Король медвежатников
Шрифт:
— Понятно, — кивнул Савелий. — А что вы делаете у господина Барановского?
— Вы себе представить не можете, насколько все это серьезно, — заволновался Жан Дидро. — Подделка картин — это очень прибыльный бизнес. И во главе него стоит господин Барановский. В этом бизнесе задействовано очень много людей. Это антиквары, искусствоведы, полицейские, художники. Антиквары, как правило, очень тесно связаны с криминалом и являются самыми настоящими наводчиками. Если к ним попадает стоящая картина, они тут же дают знать о ней господину Барановскому, который организует ее похищение или заказывает копию, которую впоследствии обменивают на оригинал. Кроме того, господином Барановским прикормлено несколько видных экспертов, которые дают положительные заключения на фальшивки. Они выписывают сертификат,
Савелий с интересом наблюдал за Жаном Дидро. Лицо его в эту минуту выглядело одухотворенным. В Савелии он отыскал благодарного слушателя. Тайны, что он сдерживал в себе на протяжении последних месяцев, невозможно было уже укрывать, и он разразился бурным потоком откровенности.
— Поэтому фальшивую картину стараются пристроить на некоторое время в самые престижные галереи и лучшие музеи мира. Дальше идет аукцион. Руководители аукционов точно так же теснейшим образом связаны с господином Барановским. Они выставляют фальшивку на торги и тоже получают от этого доход. Дальше идут полицейские, которые закрывают глаза на дела господина Барановского, и всем он щедро платит. У него всюду имеются свои люди, не только здесь, во Франции, но и в Англии, Германии, Италии, Испании, России.
Пальцы Савелия сцепились в замок.
— Хорошо. С этим делом немного разобрались. Но какова во всей этой истории ваша роль? Не могли бы рассказать?
Жан Дидро нахмурился:
— Самая скверная… Как вы, наверное, догадались, я и изготавливаю эти фальшивки. Теперь они расходятся по всему миру. Вы ведь говорили, мсье, что я талантлив? — серьезно спросил Дидро.
Савелий слегка улыбнулся. — ну как же, все понятно, любому художнику требуется признание, даже если он копирует чужие картины.
— Я могу повторить это. Вы действительно очень одаренный человек.
— Так вот, я сумел перенять манеру письма не только Рембрандта, но и Дюрера, Леонардо да Винчи, Рафаэля, Ван Дейка и многих других. Правда, на это у меня ушло очень много времени. Ведь манера их письма очень отличается друг от друга. Да и краски они предпочитают разные. Одни отдают предпочтение желтому цвету, другие художники, наоборот, стараются его избегать и предпочитают темные тона. Одни тщательно выписывают лица и передний план, а другие стараются детализировать проекцию. Секретов очень много, обо всех и не расскажешь, и я пытался вникнуть в каждый из них. Одни мастера пытаются тщательно растирать краски, другие, наоборот, только размельчают. Все очень индивидуально.
— Сколько времени у вас уходит на написание картины? — спросил Савелий.
Художник прервал монолог, а потом неожиданно расхохотался:
— Последнего своего «Рембрандта» я писал всего лишь десять дней. А на аукционе в Амстердаме он ушел за пятьсот тысяч марок!
Жан Дидро вытер проступившие слезы.
— И сколько же вы изготовили картин?
— Одних только «Рембрандтов» около двух десятков.
Родионов неприязненно хмыкнул:
— Судя по тому, что рассказали, вы, наверное, самый богатый человек во Франции и с ног до головы ходите в золоте!
Глаза художника сверкнули злобой:
— Если бы так! Что вы мне ответите, если я вам скажу, что у меня иногда даже не хватает на кусок мяса?
Савелий оставался серьезен:
— Наверняка у вас очень большие траты, и вы живете на широкую ногу. Бывает!
Дидро нахмурился:
— На деньги, которые я получаю от господина Барановского, я не могу даже наскрести на маленькую квартирку где-нибудь на Монмартре. Так сложились обстоятельства, что я должен был уехать из Парижа и жить на берегу моря в лачуге. Именно там я и писал свои картины!
— Что-то я не все понимаю. Но для этого нужны холсты той эпохи. Как же вы их умудрились изготовить? — удивился Савелий.
Жан Дидро отрицательно покачал головой.
— Изготовить такие холсты просто невозможно. В каждом веке полотна делали по-разному, во многих случаях технология просто утеряна. Даже состав ткани в них несколько иной, — горячо заверил художник. Глаза его блестели нешуточным азартом, похоже, что он знал, о чем говорил. — Поэтому господин Барановский поступал по-другому, он скупал картины пятнадцатого-шестнадцатого веков, не представляющие художественной ценности. Я смывал с них краску, тщательнейшим образом высушивал холсты и создавал на них новые творения. — Его глаза вспыхнули искрой вдохновения. — Поверьте, мсье Родионов, некоторые из моих картин были так хороши, что сделали бы честь даже художникам, под которых я работал. А когда я появляюсь в Лувре, то всегда останавливаюсь перед картинами, которые я создал и которые теперь считаются полотнами Рембрандта, Ван Дейка, Микеланджело. Если бы эти художники были живы, они с удовольствием поставили бы под ними свою подпись. — В голосе художника послышалась самая настоящая гордость. — Барановский же приезжал только раз в неделю, чтобы привезти мне продукты.
— Но ведь современные полотна значительно отличаются от тех, что были написаны несколько столетий назад. Совершенно другие краски, они покрыты мелкими трещинами, — стал перечислять Родионов. Разговор с Дидро всерьез увлек его.
Художник печально улыбнулся:
— Сразу видно, что я разговариваю с дилетантом. После того как картина написана, ее просушивают при температуре более ста градусов. После этого она покрывается мелкими трещинами. Так старят картину. Потом все эти трещины затирают тушью. Еще я использую крепко заваренный чай. Им я смачиваю картину, от чего на ней образуется темный налет древности. Мне остается только смеяться, когда моя картина попадает на реставрацию и художники пинцетом и ватой оттирают чай, который я использовал. И после всего этого считается, что картина прошла реставрацию. — Смеха не получилось, на его губах обозначилась всего лишь жалкая улыбка. — Заварку смывают, а картину выставляют в музее. Поверьте, мне всегда жаль расставаться со своими картинами, они для меня словно дети. Ведь я их создал!
— Как же так получилось, что вы оказались в Париже?
— Наконец мне все это надоело, и я сказал господину Барановскому, что устал от моря, что мне осточертел постоянный насморк! Что мне надоело мое безденежье, и я хочу в Париж! Вы можете представить француза, который хотя бы раз в неделю не сходил в ресторан? — серьезно спросил Жан Дидро.
Подумав, Савелий отвечал с должной откровенностью:
— Нет.
— Вот видите! Однако я был тем самым несчастным французом! — в голосе Дидро прозвучала нешуточная боль. — А потом, в Париже на каждом шагу есть масса всяких других развлечений. В конце концов, есть просто красивые женщины! — В голосе художника послышался вызов.
— И вы оказались в Париже?
— Не сразу, конечно, — признался Жан Дидро, — а после многих препирательств с господином Барановским. Но все-таки я здесь и поэтому шикую!
— Он вам прибавил вознаграждение?
Жан Дидро подозрительно посмотрел на Савелия.
— Вас тоже интересует, сколько я сейчас получаю?
— Разве кто-то еще интересовался?
— Не важно! У меня появилась своя клиентура. Это очень состоятельные люди… Сейчас, во всяком случае, я могу позволить себе сходить куда-нибудь в ресторан и пригласить в номер понравившуюся мне девушку. Я человек не жадный, это тот самый минимум, без которого не может обойтись настоящий мужчина. Не хочу сказать, что я безумно счастлив от того, что я делаю, но нынешнее положение меня вполне устраивает. Я рисую картины, а господин Барановский их пристраивает. Я живу не богато, но иногда мне удается отложить что-нибудь на старость.