Король на именинах

Зверев Сергей Иванович

Очкарик больше всего боялся нарушить одну из неписаных заповедей тюремной жизни. Вчера ему повезло, что не успел договорить, куда именно он хотел бы отправить одного из мужиков. Могло бы кончиться плохо, произнеси он хоть первую букву слова из трех букв или добавь хотя бы к слову «пошел» простенькое «на…». «На баню» не ходят, ходят «в баню». Поэтому очкарик-первоход старательно семь раз примеривался, прежде чем перерезать суровой ниткой буханку хлеба, а потом без сомнений отдал соседу ту часть, которая показалась ему большей.

Кувадла терпеливо ждал. Его чуть выцветшие голубые глаза прятались за прикрытыми веками. Он якобы

смотрел телевизор, половина камеры собралась у «ящика», чтобы посмотреть утренний повтор криминальной хроники. Другая половина не смотрела только потому, что видела этот выпуск вчера. Доброхоты подсказывали, на что стоит посмотреть внимательнее в оперативной съемке:

– Братва, смотри, как он сейчас менту ввалит, только шлем отлетит.

И точно, на экране телевизора худосочный парень, только что передавший подсадному покупателю наркотик, оказывался перед лицом оперативника, переодетого мотоциклистом. Двое ментов в штатском уже схватили его сзади. Паренек, еще не понявший, что его схватили милиционеры из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, а не «нарки», пожелавшие отнять товар, ударил мотоциклиста ногой в голову. Шлем покатился к оператору, ведущему оперативную съемку.

– Конкретно врезал.

Если бы в камере был видеомагнитофон, то и без криков «бис» фрагмент повторили бы.

– Я убегать от мусоров могу, прятаться могу, но если уж взяли, то сразу сдаюсь, – прозвучал хриплый голос, – неохота еще один срок на себя вешать.

– Сразу – руки-ноги склеиваешь и мертвым притворяешься?

– Почему бы и нет? Если ты махалово устроишь, ментам это только на руку.

День шел своим чередом, в разговорах, играх, без всяких косяков…

Очкарик отложил книжку, дочитав ее до постельной сцены, у него не выходила из головы блондинка, оставленная им в Саратове. Так явно ему представилось, что красотка сейчас с другим мужчиной и ублажает его так же, как и его самого, что усидеть на месте он не смог – соскочил с нар и поднял подушку. Знал, что сигарет у него почти не осталось – две штуки, потому и тянул с курением ближе к вечеру.

Очкарик застыл: рядом с двумя завернутыми в газетную бумагу плоскими «приминами» россыпью лежали четыре сигареты «Мальборо» с желтыми фильтрами. Он простоял с подушкой в руках совсем недолго – пару секунд, а затем быстро положил подушку на место. Он уже хотел было присесть, обдумать, что бы это значило, как тут раздался вкрадчивый голос смотрящего:

– Очкарик, ты чего там под подушкой от братвы прячешь?

– Ничего… – пробормотал парень, нервно поглядывая на оторвавших взгляды от экрана сидельцев, – вы чего на меня смотрите?

– Так уж и ничего, – усмехнулся Кувалов и неспешно подошел к шконке, – от братвы что-то заныкал? Делиться всегда надо. Забыл? Вчера ты «подогрел», завтра тебя «подогрели».

К первоходу в камере относились терпимо. После того, как он прошел «прописку», ознакомившись с основными «понятками» со слов смотрящего Кувадлы, тут же отдал на общак припрятанные в кроссовке деньги – целую тысячу рублей и две пачки сигарет из трех, оставшихся у него после «сборки». С тех пор он старательно выполнял все, что предписывали тюремные «законы»: делился дачками, не поднимал ничего с пола, не справлял нужду, если кто-то в камере принимал пищу…

– Подними подушку, – смотрящий пока еще говорил вкрадчиво, без особой угрозы, словно обращался к нашкодившему подростку, – чего ждешь?

Очкарик

взял самодельную подушку, сооруженную из куртки, двумя руками и прижал к груди.

– А вчера говорил, что на воле к «Мальборо» привык, не можешь «Приму» курить. Братва, все слышали?

– Слыхали. Был такой базар.

– А я-то думаю, куда у меня за ночь сигареты пропали, которые мне адвокат передал? Уж подумал, что ночью сам скурил. Только я этих бабских не курю.

У очкарика дыхание перехватило от страха, он не мог выдавить из себя и слова в оправдание.

– Я… я… – шептал он.

– Братва, – Кувалов поднял над головой зажатые в пальцах сигареты, – крыса на хате! У меня скрысятничал, отвечаю.

Глаза у первохода округлились, сделались чуть ли не такими большими, как и линзы очков, вернулся голос.

– Да я, мужики… не брал…

– Хата крысу не потерпит! – послышалось со всех сторон.

Кувалов ударил очкарика кулаком в солнечное сплетение и тут же добавил коленом в пах. Он не опасался ответного удара, парень был парализован страхом и даже не помышлял защищаться. Смотрящий отступил на шаг. Первоход, перегнувшись пополам, несколько секунд еще сохранял равновесие, а когда падал, Кувалов толкнул его изо всей силы в спину. Послышался хруст очков. Когда первоход приподнял голову и подслеповато прищурился, он тут же получил удар в затылок. Один из «шестерок» Кувалова уселся на нем верхом и бил парня лицом о бетонный пол. Потом в его пальцах Кувадла заметил тонкое лезвие, выломанное из пластикового бритвенного станка, перехватил вопросительный взгляд.

– Только не «мочить», – властно проговорил Кувадла, выходя из обступивших очкарика арестантов.

Били парня не долго, уже через минуту на коридоре послышались торопливые шаги «рекса». «Шестерка» за уши приподнял голову парня с пола и заглянул в залитые кровью глаза:

– Если скажешь, кто бил, – тебе не жить. – И с ловкостью кота отскочил в сторону…

Когда дверь в камеру открылась и на пороге появились вооруженные дубинами коридорные, то все арестанты уже жались по углам. Посреди камеры, напротив своих нар лежал первоход, вокруг его головы уже успела натечь небольшая лужица крови. Он скреб ногтями шершавый бетон пола.

– Заснул и со шконки, со второго яруса свалился, – спокойно пояснил один из «шестерок», – все видели.

– Именно так и было…

– Сам видел…

– Спал он, гражданин начальник.

Зазвучали голоса, сперва неуверенно, а потом все громче. Но мгновенно стихли под злобным взглядом «рекса».

– Вы у него спросите, – посоветовал «шестерка» из блатных.

– Обязательно спросим, – пообещал «рекс», – а ты, Кувалов, если что, ответишь.

– Я упал, сам упал… – чуть слышно проговорил парень и замер.

– Не сдох. Дышит, – резюмировал «рекс» в камуфляже.

Кувадла сжал в пальцах сигареты, сломал их, растер в порошок. Он прекрасно знал, что ждет первохода в будущем, если, конечно, лепилы постараются и склеят его. В больничке его никто не тронет, но зато потом, в какую бы хату его ни определили, там уже будут знать о крысе. За крысятничество спросят по полной. Никого не будут интересовать оправдания – кто ж сам признается в краже у сокамерника, да еще не у простого арестанта, а у смотрящего. Первохода опустят, и потом весь срок проведет он в петушином углу. Поскольку тюремный телеграф сообщит о нем все на любую, даже самую далекую зону.