Король на именинах
Шрифт:
Коридорные подхватили первохода под руки и выволокли за дверь. Тащили брезгливо, опасаясь перепачкаться в крови, положили потерявшего сознание парня под стену.
– Сообщи Барсукову, пусть пришлет санитаров забрать. – Коридорный, схватив дубинку за концы, немного выгнул ее, стальной стержень, залитый в резину, пружинил.
Барсуков наконец относительно успокоился – неопределенность миновала. В тюремную больницу уже поступил пострадавший. Если верить словам сокамерников, получалось, что он заснул и спящий свалился с нар. Сколько таких «случайно упавших» повидал врач
Хоть и были в распоряжении Барсукова двое дипломированных врачей из арестованных, работавшие в больничке санитарами, он сам вызвался осмотреть только что прибывшего парня.
– Бывало и похуже, – шептал Петр Алексеевич, – нос сломан. Скорее всего сотрясение мозга и, возможно, трещина в затылочной части черепа. На лице придется накладывать швы. Повезло тебе, – проговорил врач так и не пришедшему в себя пациенту, – вся кожа при тебе осталась. Если бы клок выдрали, пришлось бы стягивать. Тут никто пересадкой заниматься не станет. Александрович, наложишь швы, – бросил он санитару, бывшему на воле заведующим хирургическим отделением районной больницы и угодившему в Бутырку по подозрению в копеечной взятке.
Александрович еще не утратил человеческого сострадания, в СИЗО находился только два месяца. Он сперва сделал простейшую анестезию и только после этого стал ставить металлические скобки. Помогал ему в этом коллега, сдвигавший края рассеченной кожи пинцетом.
Воры, обосновавшиеся в «больничке» со вчерашнего дня, преспокойно играли в «стиры» – самодельные карты. На кон ставили немного, по десять баксов. Деньги, естественно, на виду не лежали, хотя при желании они могли бы позволить себе и это.
– Еще кон? – спросил Шнур, шестидесятилетний законник, он сидел на больничной кровати, облаченный в широкую белую рубашку, в разрезе которой покачивался огромный нательный крест темного дерева на довольно толстом шелковом шнурке.
Конечно, цепи из ценных металлов, прочные шнуры запрещены тюремными правилами. Но у кого из простых «рексов» и даже у тюремного начальства хватит смелости сказать законнику, чтобы снял нательный крест? У каждого есть жена, дети, каждый ходит по улице. Никто не хочет случайной трагедии. Вор, даже находясь на зоне, за тысячи километров от Москвы, продолжает держать в руках ниточки – дерни за одну из них, и нет человека. А уж если он в Бутырке, то и ждать мести долго не придется, все случится в один день.
– Вдвоем толком не поиграешь, – отозвался Хазар, худой старик с золотыми зубами и ярко выраженной семитской внешностью.
Под расстегнутой дорогой спортивной курткой виднелись просвечивающие через кожу ребра и выколотый на груди Георгиевский крест с аксельбантом, свидетельствующий, что законник Хазар принимал участие в лагерном бунте.
– Дьяка будить не станешь, – отозвался Шнур, – он когда спит, то лучше его не трогать. Сон для него святое. Однажды «дубаку» врезал, когда тот пришел его к куму звать.
Хазар вздохнул и раздал «стиры». Воры могли бы позволить себе и настоящие фабричные карты, все можно купить за деньги, даже находясь за решеткой, но самодельные «стиры» были для них привычней. Они вели себя так, словно одни находились в послеоперационной палате тюремной больницы, хотя тут был народ и кроме них. Вдоль стены тянулся длинный ряд одинаковых кроватей. На них лежали, укрывшись серыми казенными одеялами, арестанты. Большинство из них пострадало во время тюремных разборок. Кое-где высились штативы с капельницами.
Шнур взял в руки карты, всего на мгновение распустил их веером и тут же сложил. Взгляд его оставался бесстрастным. Хазар тоже умел прятать свои чувства, но по тому, как покраснел кончик его хищного загнутого носа, Шнур понял, что противник настроился на выигрыш.
В палату на каталке ввезли очкарика, сопровождал его сам Барсуков. Двое санитаров из арестантов, особо не церемонясь, перегрузили первохода на кровать. При появлении врача воры даже не подумали прятать карты, хотя азартные игры строжайше запрещены тюремными правилами. Но даже последний «дубак» из конвойных знает, что нужно дать довести до конца кон, а уж потом забирать карты и тащить нарушителя-авторитета в карцер. Лишь после того, как Хазар в очередной раз выиграл, Шнур повернул голову. Барсуков уже ушел, у пострадавшего пока еще оставался Александрович – прилаживал капельницу.
– Кого привезли? – бесцветным голосом поинтересовался Шнур.
Александрович только плечами пожал, он понимал, что рассказывать о том, сколько швов пришлось наложить и какое состояние у пострадавшего, не стоит – законника интересует другое.
– Узнай, – сказал в пространство Шнур.
Он мог и сам позвать шныря, орудовавшего в коридоре мокрой тряпкой, но снизойти до этого не хотел. Александрович вернулся быстро и рассказал все, что стало ему известно о первоходе – от статьи, по которой его «закрыли», до номера хаты.
– Крыса, значит, – осклабился Шнур, в глазах запрыгали искорки, но тут же погасли.
– Барсуков распорядился реанимобиль к нему из города вызвать, пошел у «хозяина» «добро» просить, – на всякий случай сообщил Александрович.
– За что крысе такая честь? Когда я ночью от прободной язвы подыхал, то только наутро лепила пришел. Может, он свидетель ценный, дружков-подельщиков ментам сдает?
– Нет, просто Петр Алексеевич боится, что его трогать нельзя, может не доехать, – уже отказавшись от попыток вставлять в разговор блатные словечки, сказал санитар с дипломом.
Шнур задумался, жизнь научила его усматривать в мелочах большой смысл. Если что-то происходит не совсем так, как обычно, значит, возникло подводное течение. Он переглянулся с Хазаром, тот чуть заметно кивнул, что означало: и я так думаю.
– Пусть Кувадла решает, что с ним делать. Если захочет, совет мы ему дадим.
– Так будет справедливо, – подтвердил Хазар и сделал Александровичу знак, чтобы исчез.
– Мутка какая-то, – проговорил Шнур, приблизившись к Хазару так, что они почти соприкоснулись лбами.