Шрифт:
Трагикомическая сказка для театра в трех действиях
Перевод Я. Блоха и Р. Блох
Впервые представлена на сцене театра Сан Самуэле 5 января 1762 года.
На русской сцене постановку этой сказки осуществил С. В. Образцов в Центральном театре кукол (1943).
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Большой сценический успех «Апельсинов» и «Ворона» заставил синьора Гольдони, человека, не лишенного хитрости, сказать, что он начинает со мной считаться, так как я произвел на свет новый театральный жанр, соответствующий вкусам публики. Синьор аббат Кьяри со своей обычной
Чуткие талантливые люди смотрели на эти вещи с правильной точки зрения и искренне и беспристрастно хвалили их, как подобает честным, просвещенным людям, умеющим различать тривиальности, поданные с искусством, от тривиальностей, являющихся плодом неповоротливого и необразованного ума.
Нелегко было победить толпу, привыкшую спать на так называемых «правильных» представлениях синьоров Кьяри и Гольдони и слишком убежденную в том, что они действительно правильные и ученые, таким необычайным для нее жанром, к тому же прикрытым столь ребяческим наименованием.
Эта толпа посещала представления моих первых двух сказок и, хотя была захвачена их внутренней силой, стыдилась хвалить произведения, носившие ребяческое название, из боязни унизить свое культурное достоинство и возвышенный образ мыслей, соглашаясь, однако, с тем, что они не лишены некоторых достоинств.
Чтобы пересилить эту краску стыда, я нашел необходимым в подобного рода вещах откровенно идти дальше в своей фантазии. И, действительно, тот, кто прочитает «Короля–Оленя», мою следующую сказку, легко убедится в смелости моей мысли.
Заключающиеся в ней сильные трагические положения вызывали слезы, а буффонада масок, которых я, по своим соображениям, хотел удержать на подмостках, при всей вносимой ими путанице нисколько не уменьшила впечатления жестокой фантастической серьезности невозможных происшествий и аллегорической морали, несмотря на то что труппа Сакки, всецело строя свое благополучие на преувеличенной пародии доблестных масок, ощущала сильный недостаток в актерах, которые могли бы играть с должным умением, сдержанностью и чувством серьезные роли, а последние, при неправдоподобном содержании, занимают гораздо более ответственное положение, чем в правдоподобных сюжетах, и требуют от актера исключительного дарования при изображении правды, которой на самом деле не существует.
Как будет видно из дальнейшего, сказка «Король–Олень» начиналась с вольности в виде нелепейшего пролога. Произносил его старик по имени Чиголотти, человек странной внешности, хорошо известный в Венеции, собиравший вокруг себя толпы людей, рассказывая им грубым голосом старинные романы о волшебниках, и, делая это со смешной серьезностью, вставлял в свой рассказ массу бесконечных глупостей, аффектируя при этом тосканскую речь.
Атанаджо Дзаннони, исполнявший с редким мастерством роль Бригеллы среди масок труппы Сакки, изображал этого старика с неописуемым успехом, в совершенстве подражая ему в одежде, голосе, прибаутках, жестах и позах, что всегда производит на сцене большое впечатление.
Неоспоримый успех имеют даже тривиальности, освещенные с должной откровенностью и вставленные в пьесу так, чтобы публика видела, что автор отдавал себе в них полный отчет и смело ввел их в пьесу именно как тривиальности.
Многие места «Короля–Оленя» и прочих моих сказок, в которых я всегда применял неограниченную свободу, подтверждают этот мой взгляд, осуждая тех немногих, кто называл их глупыми пустяками, пошлыми и тошнотворными.
Для того чтобы не без удовольствия продержать в театре в течение трех часов восемьсот или девятьсот человек весьма различного культурного уровня и для того, чтобы оказаться полезным труппе старинных итальянских масок, необходимо по многим причинам бросать в землю семена весьма разнообразных растений. Мелкие писаки, привыкшие все поносить, наверно, обладают очень слабыми желудками, неспособными отделить и переварить в отдельности каждый род зерен в моих скромных представлениях, которые, каковы бы они ни были, пользовались успехом у публики.
Я говорю это вовсе не для того, чтобы утверждать, что сказка «Король–Олень», сочиненная по моему методу, непременно понравится в театре. Мне не надо предсказаний: она имела огромный успех. Поставленная труппой Сакки в театре Сан Самуэле в Венеции 5 января 1762 года, она была повторена шестнадцать раз подряд при переполненном зале и до сих пор ежегодно возобновляется.
Если моим благосклонным читателям пьеса эта покажется пустяком, я приму это с философским смирением.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Чиголотти — площадной рассказчик, лицо заимствованное, пролог представления.
Дерамо — король Серендиппа, возлюбленный Анджелы.
Анджела — дочь Панталоне.
Панталоне — второй министр Дерамо.
Тарталья — первый министр и личный секретарь Дерамо, влюбленный в Анджелу.
Клариче — дочь Тартальи, возлюбленная Леандро.
Леандро — сын Панталоне, придворный кавалер.
Бригелла — дворецкий короля.
Смеральдина — его сестра.
Труффальдино — ловчий, влюбленный в Смеральдину.
Дурандарте — волшебник.
Стража.
Охотники.
Народ.
Действие происходит в Серендиппе и его окрестностях.
Все действующие лица, кроме Чиголотти, одеты по–восточному.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Театр представляет небольшую площадь.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ (ВМЕСТО ПРОЛОГА)
Чиголотти (подражающий костюмом, разговором и жестами одному человеку, который обычно рассказывал сказки и романы народу на Большой площади Венеции, снимает шляпу, отвешивает поклон публике и, снова надев шляпу, произносит следующую
речь)
На этот раз, уважаемые синьоры, я пришел рассказать вам необыкновенные вещи. Ровно пять лет тому назад пришел в этот город Серендипп великий астрономический волшебник, который владел тайнами магии белой, черной, красной, зеленой и даже, кажется, синей. Звали его великий Дурандарте, а я был его верным слугой. Как только Дерамо, король этого города, узнал, что мой господин остановился в «Остерии обезьяны», он призвал к себе одного из своих верных министров и сказал ему: «Тарталья (так звали этого доблестного министра), ступайте, друг мой, в «Остерию обезьяны» и приведите ко мне волшебника Дурандарте». Верный Тарталья повиновался и привел Дурандарте к его величеству. Было бы слишком долго расписывать, с какой роскошью был принят мой господин; достаточно сказать, что в благодарность он оставил его величеству два больших знака своего расположения. Эти две великие магические тайны, два чуда, две удивительные вещи — первая и вторая… Но я не могу вам их открыть, потому что иначе у вас пропадет весь интерес и удовольствие, которые, бог даст, вы будете иметь, увидев их воочию.