Король Рока
Шрифт:
Часть меня хотела бы никогда не встречаться с Шейном. Снова вернуться к той девушке, которая связала буйство неустойчивых эмоций в толстый деформированный комок, а затем затолкала его так далеко, так глубоко, что он осел камнем в ее животе.
Увы, это невозможно. Той девушки больше нет.
Сейчас я другая.
Шейн перевернул мою жизнь с ног на голову, развязав этот сверток. Развернул полностью. И теперь я не представляю, как снова их собрать воедино. Страх. Вина. Горе. Стыд. Слишком серьезные, слишком непокорные эмоции. Растаптывают всю мою совесть с дикой самоуверенностью, не заботясь о беспорядке, который
Дыхание Шейна щекотало мне в ухо, становясь глубоким и размеренным, даже когда его рука осталась по собственнически обернутой вокруг моей талии. Ему не стоило волноваться. Я никуда не собиралась уходить. По крайней мере, пока что. Мои руки сжали край простыни, подтягивая ее к груди, когда я глубоко вздохнула. Запах шишек, мыла «IVORY» и что-то исключительное Шейна, такое же бодрящее и чистое, как море, волновало мое обоняние.
Жаль, что я не могу оставаться в объятиях Шейна вечно.
Потому что правда никуда не денется. Она была там, беспокойная и обозленная, как молния, которую я ощущала своим телом, но еще не могла видеть.
Говорят, энергия никогда не умирает, она просто меняет форму, становится чем-то другим. Полагаю, что это давало мне некоторое утешение за последние несколько лет. Да, моя мама ушла. Но я чувствовала, как она окружает меня. Она была в первом глотке хорошего вина, первом кусочке шоколадного торта. Я видела ее на восходах и закатах, осязала ее теплыми ласками ветерка на своем лице в ясный солнечный день. Я ежедневно боролась со своим горем, ища ее во всем хорошем, что попадалось мне на пути.
Но становилось все труднее и труднее. Нельзя просто взять и все исправить. Мне тоже нужно делать добро.
Заботиться о Шейне, параллельно любить было недостаточным. Моя душа проваливалась под тяжестью обещания, которое я дала отцу.
Молчи.
Позволь мне вести разговор.
Следуй моему примеру.
Молчать было нелегко, когда правда съедала меня изнутри.
Молчание было слишком тяжелым бременем. И все же, если выпустить это, сказать правду, если взять на себя ответственность за то, что я совершила... Боюсь, что мой отец никогда не простит меня. Боюсь, что эти маленькие проблески моей мамы исчезнут.
И Шейн... Что он обо мне подумает, если узнает, что я совершила тот же грех, что и он? Будет ли он ненавидеть меня так же сильно, как я ненавидела себя? Будет ли он думать обо мне так же, как о Шоне Саттере, о неудачнике, на которого он потратил более десяти лет, пытаясь стереть?
Если все будет наоборот, хотела бы я, чтобы Шейн навещал меня в тюрьме? Позировал селфи охранникам, раздавал автографы заключенным.
Могу ли я обременить его тяжестью своих грехов?
У меня был шанс. На самом деле, бесчисленное количество шансов открыть ему правду. Но я убежала от каждого из них.
Мой разум лихорадочно скакал, пытаясь придумать универсальное решение. Но ничего не добился.
Тем временем шторм снаружи приблизился, грохот грома зловеще рычал, когда ветер хлестал листьями и мелкими камушками в стеклянные окна. Мое сердце ускорило темп, и я прижала ладонь Шейна к груди, надеясь, что ее давление успокоит это пугливое
БУМ.
Началась буря, дождь стучал по крыше прямо над нашими головами. Я слушала вой ветра, нарастание дождя, чувствуя что-то внутри меня становилось легче. Мне не нужно принимать никаких решений сегодня. Что сделано, то сделано, избавление от моего сожаления займет целую жизнь. Сегодня не стоило ничего решать, хотя мое время приближалось. Даже если Шейн освободится от своих грехов, я не смогу вечно оставаться в его объятиях.
Сегодня я переживу этот шторм. А завтра, или на следующий день, или через день, не слишком долго после этого, я столкнусь с другим, собственным ураганом.
И тоже выживу.
Глава Двадцать Третья
Шейн
Через два дня после моей встречи с Бранфордами и их последующего заявления для прессы, прокурор объявил, что снимает все обвинения против меня за отсутствием доказательств. Также помогло то, что Гевин отправил эксперту фотографии с места ДТП. Увеличив снимок в десять раз первоначального размера, можно было увидеть, что одна из четырех банок, разбросанных по коврикам, была закрыта. В сопроводительном докладе этот факт не упоминался.
Я никогда не забуду о Калебе, и не пропущу ни дня без воспоминаний о нем. Он где-то там наблюдает за мной. И я хотел, чтобы он мной гордился.
Калеб не хотел бы, чтобы я существовал, а не жил.
«Nothing but Trouble» возвращаются в тур. После освещения в прессе всей этой истории, интервью Марку Льюису, моего ареста, а затем освобождения, гастроли были продлены на два месяца, чтобы вместить даты, которые нам пришлось отменить. Добавились и новые концерты.
Но это были лишь детали. То, что было действительно другим... И странным, очень странным, что больше не было секретов. Пресса знала все. Все.
Они откопали каждую деталь моего детства. Вещи, которые я думал, что скрыл, рассказали люди, которых я едва помнил. Пьянки моего папаши. Жестокое обращение, которому подверглась моя мать. Авария. Мое настоящее имя. Что я не стоял у микрофона до самой смерти Калеба. Мои битвы с зависимостями.
Оказалось, все те секреты, за которые мне стыдно, никогда не были секретами.
Некоторые заявления были чистым бредом. Десятки женщин, которых я даже никогда не встречал, утверждали, что я платил им за «имитацию подружки».
Мои фанаты, похоже, не парились из-за этого. Во всяком случае, все это лишь разогрело их интерес. Мне пришлось отключить уведомления на моем «iPhone», потому что меня безостановочно отмечали в твитах, статьях в «Google», что, в конце концов, я выбросил эту гребанную штуку, потому что какой-то хакер понял, как отслеживать мои передвижения и публиковал мое местоположение в интернете.
Продажи «Nothing but Trouble» взлетели до небес. Меня завалили предложениями о написании книги, съемками в кино про мою жизнь, реалити-шоу или документального фильма во время турне. Я не мог включить радио, не услышав своих песен, лазить по Интернету, не видя своего лица, или открыть журнал, не видя своего имени. Чем больше меня было, тем больше требовали поклонники.