Король Рока
Шрифт:
Но мне было насрать.
Если бы Бранфорды не хотели говорить со мной, я бы отнесся к этому с уважением. Но в глубине души я знал, что Делэни права. Стоило попытаться.
Поэтому я сам позвонил в офис окружного прокурора и попросил их передать мое предложение. Только втроем в комнате. Ни камер, ни адвокатов. Только они и я, и тысяча сожалений между нами.
Тревис выглядел так, будто у него случиться сердечный приступ, когда я сообщил ему, что сделал, но было еще хуже, когда я добавил, что они согласились. Гевин выглядел смирившимся. На встречу меня сопровождал полицейский в униформе. Тревис настоял на том, чтобы пойти с нами, даже
Мои ботинки стучали по асфальтированной дорожке к прокуратуре. Мы встречались в неприметном конференц-зале без двухсторонних зеркал или систем внутренней связи, как это было в тюрьме. Бранфорды уже ждали меня, они оба стояли у дальней стены, оставляя как можно больше пространства между нами. Тревис открыл рот, как будто хотел еще раз высказать свое нежелание оставлять меня. Я подавил это одним взглядом и решительным щелчком, закрыв дверь перед его носом. Когда я повернулся обратно, Бранфорды не сдвинулись с места.
Я с дрожью вздохнул, пробежался глазами по комнате, прежде чем успокоиться. Прошло тринадцать лет с момента аварии. Мистер Бранфорд всегда был высоким и спортивным, он таким и остался. Он настороженно изучал меня, как будто не был уверен, что это хорошая идея. Миссис Бранфорд была тучнее, чем я помнил, с напряженным выражением на лице. Ее выражение было решительным; она хотела услышать, что я хотел сказать.
Моя походка стала менее уверенной, я подошел к ближайшему стулу и сел, надеясь, что они сделают то же самое.
– Спасибо, что согласились встретиться со мной, – каждый из них кивнул, и я продолжил. – Я здесь не для того, чтобы оправдывать свои поступки. Ни несчастный случай или отъезд из города. Я хотел увидеть Вас, дать ответы на все вопросы, которые тогда дать побоялся. И извиниться. Калеб был моим лучшим другом. Моим единственным другом. Я любил его как брата...
Миссис Бранфорд тихонечко хныкнула, ее муж помог ей сесть на стул. Он расположился рядом с ней, положив руку ей на спину, их седеющие головы сомкнулись, он что-то успокаивающе шептал. Их разбитое сердце заполнило комнату, покатилось по их согнутым плечам, врезавшись в меня.
Боль расколола мою грудь, широко раскрыла ее и освободила все эмоции и воспоминания, которые я держал в ловушке внутри. Я не знал, стоит ли продолжать говорить, но все равно продолжил. Слова лились из моего горла, пока оно не стало хриплым и раздраженным. Я говорил о том, как мы выступили в тот вечер, о пиве, которое, как мы думали, заработали за наш первый настоящий концерт. Я рассказал правду об аварии, почему и когда ушел. Я говорил о стипендиях, которые анонимно жертвовал для детей с дислексией, как у Калеба, и о тревожном звоночке в тюрьме, который побудил меня отдавать значительную часть моих доходов, что поддержал бы Калеб. Но в основном я рассказывал им о самом Калебе. Истории, которые он передавал мне о них, забавные вещи, которые он творил, надежды и мечты, которые, как я знал, он разделял только со мной. Как он придал мне уверенности, чтобы выйти на сцену, хотя я едва мог справиться с игрой с несколькими друзьями в гараже.
Когда слова полились
Калеб был непохож на меня. Всю свою жизнь он знал только любовь. Семейные ужины, сказки на ночь, аплодисменты от наблюдавших за каждой игрой. Он был уверенным и добрым. Не только для меня, но и для всех. Я же был неудачником. Калеб был парнем, который нравился всем.
Один час превратился в два, Бранфорды не произнесли ни слова. Когда, наконец, мне нечего было сказать, когда каждое воспоминание было вытащено, очищено и оживлено, я потер лицо ладонью, готовясь к словесному нападению.
Но ничего не произошло. Я смотрел туда-сюда на их лица, искал что-нибудь, чтобы дать понять мне, что делать – остаться или уйти. Их слезы высохли, я поймал несколько улыбок, пока говорил, даже один или два мокрых смешка. Вытер руки о джинсы, чувствуя, что не хочу уходить. Не только из-за Бранфордов, но и потому, что в этой комнате я почувствовал осколок прощения. От Калеба.
Я встал, ощущая себя полностью опустошенным, но легче, чем когда-либо после аварии.
Я был на полпути к двери, когда услышал, как мистер Бранфорд прочистил горло.
– Калеб равнялся на тебя. Он всегда говорил, что однажды ты станешь знаменитым. Полагаю, он оказался прав.
Я не знал, что сказать, но повернулся, встретившись с его грустным взглядом. Глубокий вздох донесся из его легких.
– Спасибо за то, что пришел сюда, за то, что поделился воспоминаниями о нашем сыне, и за то добро, которое делал в последние годы. Калеб бы гордился тобой.
Вспоминая мое первоначальное нежелание протянуть руку к Бранфордам, я чуть не задохнулся от стыда, поднявшегося у меня в горле. Моя голова уныло кивнула вперед. Я не заслуживал их снисхождения, не тогда, когда я должен был сделать это много лет назад.
Но какой бы не был приговор, я решил провести остаток жизни, доказывая его правоту.
* * *
– Садись. Я хочу, чтобы ты рассказал нам все, – издевательский тон Тревиса действовал мне на нервы, когда мы вернулись домой. Последнее, что я хотел сделать, это поделиться чем-нибудь о моем разговоре с Бранфордами, не говоря уже обо всем. Но Гевин тоже был там, и даже Делэни ждала в столовой. Из всех людей, собравшихся в комнате, она была важнее всего. Я подошел к ней, подтянул к груди и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку, вдыхая цитрусовые ноты шампуня.
– Ты была права, – прошептал я ей. – Мне нужно было это сделать. Для них и для меня.
– Пайпер, – внезапно прогремел Тревис, указывая на нее. – Включи телевизор!
Мы все повернулись к плоскому экрану, который был установлен над столом. Тревога сжала мою грудь, когда местные новости прокрутили кадр с Бранфордами перед кирпичным офисным зданием, где я только что встречался с ними. Они были окружены ордой репортеров, давящих на них, пока шли к стоянке. Полиция была так занята, что не потрудилась сопроводить родителей Калеба к их машине? Гнев овладел мной, когда Пайпер тыкнула на пульт дистанционного управления, увеличивая громкость до оглушительного уровня.