Король Теней
Шрифт:
— О, я так понимаю, это ваш конкурент? — хмыкнул Хадсон.
— У него были свои зоны влияния, у меня свои. Мы не пересекались. Но я слышал об этом его корабле, хотя никогда прежде его не видел. Я ведь ничего не перепутал, сэр?
— Все верно, — ответил Фалькенберг. — Мистер ДеКей — превосходный бизнесмен, великий человек.
— С сочными косточками, надо полагать, — с отвращением буркнул Хадсон. — Вот и все.
— Фалькенберг! Почему этот человек еще жив? — Блэк вернулся с вожделенной книгой в руке. Он говорил так громко, что легко перекрикивал шум топоров, все еще занятых лодкой.
— Прошу прощения, — сказал Фалькенберг
— Кажется, твой знакомец не хочет тебя убивать, — сказал Мэтью. — Он пытается отговорить Блэка от этого.
— Сомневаюсь, что дело в этом, — покачал головой Хадсон. — Я не видел этого человека с 1676 года. Мы через многое прошли вместе во время Голландской войны, но… это было очень давно. Бром убивал за деньги. Я тоже. Нет… сомневаюсь, что дело здесь только в милосердии одного старого солдата к другому.
— Что мы можем сделать? — спросил Фэлл. Его голос дрожал и был полон боли.
— Сделать? Что ж, — с деланной непринужденностью протянул Хадсон, — дайте-ка подумать, мне могут прострелить голову в ближайшие несколько минут, а вы с Мэтью сможете отправиться на этом корабле в Венецию. Можете даже найти это чертово зеркало, после чего вам тоже вышибут мозги, и дело с концом. Вы же понимаете, что единственный из нас троих, кто им нужен, это Мэтью? Так что я немного озадачен тем, почему Блэк не приказал Брому проделать дыру и под вашей шляпкой. О, вот они идут. Сейчас все и узнаем.
— Была высказана просьба, — сказал Блэк, прижимая книгу демонов к груди, как величайшее сокровище в мире. — Мы не будем больше тратить боеприпасы. По крайней мере, пока того не потребует случай. Вас всех проводят на борт «Немезиды». Я предполагаю, что у вас также имеются сундуки и личные вещи, которые необходимо будет перевезти, и мы будем столь любезны, что выполним эту задачу для вас. Мы не хотим быть варварами и заставлять вас сходить на землю в Венеции в чем мать родила. Но ваши вещи обязательно будут обысканы на предмет оружия. Вопросы, господа?
Хадсон наблюдал за методичным уничтожением шлюпки, от которой теперь остались одни щепки. Он уже знал ответ на свой вопрос, но все равно озвучил его:
— А остальные останутся здесь и утонут?
— Вернее будет сказать так: утонут или поплывут. Прошу меня извинить, у меня неотложное дело. — Кардинал Блэк нежно поцеловал книгу и подошел к трем трупам, лежащим на палубе. Наклонившись, он окунул пальцы в их кровь, после чего нарисовал перевернутые кресты на том, что осталось от их лиц. Мэтью не слышал, что он при этом бормотал, но видел, как кривился его уродливый рот в извращенных молитвах, которые он обращал к своему «хозяину».
Когда Блэк закончил, он снова поцеловал нечестивую книгу и повернулся к группе. На его губах блестела восторженная улыбка.
— Духи подземного мира шепнули мне, что довольны, — сказал он. — Итак, господа, пройдемте на борт?
Глава седьмая
Когда прозвенел корабельный колокол, созывая пассажиров и команду в камбуз на ужин, Мэтью отложил чтение теорий Плутарха о Дельфийском оракуле, встал со стула и направился к двери своей каюты. Открыв ее, он столкнулся нос к носу с капитаном Брэндом — широкоплечим, с бочкообразной грудью, в темно-синем мундире с позолоченными пуговицами. Этот человек без сомнения мог за себя постоять, если возникнет такая необходимость, и весь его вид, пока он стоял напротив Мэтью в освещенном фонарями проходе, буквально кричал об этом.
— Мистер ДеКей, — внушительно произнес он, — приглашает вас отужинать с ним.
— Только меня? Или кого-то еще?
— Только вас. Одного. Идемте, он ждет.
Мэтью кивнул и последовал за капитаном на корму. Его одолевал трепет, потому что за те три дня, что прошли с момента отплытия с тонущего «Эссекского Тритона», он ни разу не видел владельца «Немезиды». Не видел он и Кардинала Блэка, но тот наверняка был поглощен чтением «Малого Ключа» с тем же упоением, с которым Мэтью читал книги, которые ему было позволено взять с собой. Он был по-своему благодарен за это, потому что шахматные задачи и философские трактаты позволяли ему переключить ум, который на этот раз совсем не помогал ему найти выход из сложившегося затруднительного положения.
Ему предоставили скудно обставленную, но на удивление чистую каюту и разрешили пользоваться дверью без замка. Хадсону и Профессору были предоставлены те же удобства. Они даже были вольны передвигаться по кораблю, как им заблагорассудится. Впрочем, деться им отсюда было некуда, поэтому такая свобода никого не удивила.
Ужин, который восемь членов экипажа готовили на просторном камбузе, проходил ровно в семь часов и обычно состоял из свежевыловленной рыбы, вареного картофеля и кукурузных лепешек. Качество еды не вызывало никаких нареканий, а блюда местного кока ничуть не уступали тем, что Мэтью пробовал в таверне Салли Алмонд в Нью-Йорке. Можно сказать, в этом вынужденном круизе было определенное удовольствие.
Хадсон большую часть времени проводил в компании Брома Фалькенберга, и Мэтью предпочитал к ним не присоединяться.
Фалькенберг, Страуд и Тэллоу ужинали за своим отдельным столом с тремя стульями, а Кардинал Блэк — если предположить, что он хоть иногда поднимал голову от книги, чтобы поесть, — предпочитал трапезничать в своей каюте, вдали от чужих глаз.
Следуя за Брэндом по коридорам из полированного дуба, Мэтью вспоминал свои последние минуты на борту «Тритона», когда после того, как все сундуки и пожитки были перенесены с одного корабля на другой, обреченная команда встрепенулась и осознала, наконец, что их бросают умирать. Человек по имени Дикенсон выразил свой протест:
— Постойте! Вы не можете просто оставить нас на корм рыбам! Проявите милосердие!
— Вот тебе немного милосердия, — ответил Тэллоу, и за его словами последовал душераздирающий, режущий слух звук пистолетного выстрела, после которого еще одно тело упало на палубу. Пока Тэллоу перезаряжался, пистолеты Страуда и Фалькенберга нацелились на команду, а затем Тэллоу своим низким жабьим голосом спросил: — Еще кто-нибудь хочет получить милосердие?
Мэтью стоял на корме «Немезиды», когда подняли паруса, и прекрасное белое судно начало подниматься по волнам. Последним, что он увидел на «Тритоне», было далекое сияние его ламп, заслоненное морским туманом, а после осталась лишь сплошная чернота на поверхности бездны.