Король терний
Шрифт:
— Тебе что-то угрожает? — спросил дед.
— Нет, — ответил я. — Я прибыл сюда не умолять в отчаянии о помощи. Я ищу стратегического альянса на годы вперед.
— Наши земли находятся далеко друг от друга, — заметил дед.
— Возможно, так будет не всегда. — Я позволил себе улыбнуться. У меня были планы расширить свои владения.
— Кажется странным, что ты проделал такой длинный путь, когда армии твоего отца нужно всего лишь несколько дней, чтобы встать у твоих ворот. — Граф поморщился, словно в нос ему ударил неприятный запах.
— Мой отец — мой враг, и мне с ним еще
Граф хлопнул себя по бедру.
— И вот такой альянс мне предлагается поддерживать! — Долгое мгновение он внимательно рассматривал меня, затем громко рассмеялся. — Ты сын своего отца, Йорг. Я не буду лгать. Трудно доверять тебе. Мне трудно посылать людей умирать на чужой земле за сына Олидана.
— Ему было бы обидно слышать, что ты меня так называешь, — сказал я.
Лорд Роберт наклонился и что-то зашептал ему на ухо.
— Если ты хочешь связать свою судьбу с моей, Йорг, то мне нужны более крепкие узы. Леди Агата очень дорога нам с бабушкой. Ее сын правит в Венните, у него две дочери. Пока еще маленькие девочки, но скоро они будут готовы к замужеству. Как только ты женишься на одной из них, мои солдаты будут готовы воевать на твоей стороне. — Усмехнувшись, граф откинулся на спинку трона.
— Что скажешь, Йорг? — тоже улыбаясь, спросил дядя Роберт.
Я развел руками.
— Я так и сделаю.
Роберт кивнул рыцарю у дверей, тот открыл дверь и что-то сказал слуге. Челюсти капкана захлопнулись. Через два дня после исчезновения Каласади птицы улетели. Ответы вернулись. Кареты снарядили.
— Калам Дин, лорд Веннита, третий в линии наследников! — объявил Герольд, обливаясь потом в своих шелковых одеждах. — И леди Миана.
Вошел полный мужчина невысокого роста, с редкими седыми волосами. Примерно одного возраста с дедом. Он был одет в простую одежду белого цвета. И его можно было бы принять за обычного монаха, если бы не висевшая на груди тяжелая золотая цепь с рубином размером с голубиное яйцо. Следом за ним шла леди Миана, девочка восьми лет, в платье с кринолином, большеглазая, раскрасневшаяся от жары. Обеими руками она крепко сжимала тряпичную куклу.
Лорд Веннита без лишних церемоний подошел ко мне и, вытянув шею, оглядел меня с ног до головы, будто ему предлагали купить ворованную лошадь. Мне хотелось показать ему зубы, но я сдержался. И пусть он был толстым, седым и старым, но свое дело он знал хорошо. Он неплохо разбирался в людях, и перспектива отдать за меня свою девочку его не радовала, как и меня, к слову сказать. Он приблизился ко мне и наклонился так, будто хотел сказать нечто конфиденциальное или угрожающее, чтобы никто, кроме меня, этого не услышал. Рубин раскачивался на золотой цепи и играл в лучах солнца. Казалось, камень вбирал в себя солнечный свет и горел, и это волновало мою кровь. Жар вспыхнул во мне, и руки сами потянулись к камню, я едва сдержал себя.
— Слушай меня внимательно, Анкрат, — сказал Калам Дин, рубин на груди качнулся, прерывая его речь. Он вскрикнул от боли и отпрянул — блуза под камнем тлела.
Пока стражники бежали к лорду Венниту, а дед звал слуг, девочка подошла ко мне и сказала:
— Король Йорг.
— Леди Миана, — я опустился на одно колено, чтобы быть на уровне ее лица, но повернулся так, чтобы не пугать ее обожженной щекой. — И как же зовут твою куклу? — У меня было мало опыта общения с детьми, но разговор о кукле казался мне самым невинным и уместным. Она удивленно посмотрела на куклу, словно забыла, что держит ее в руках.
— О, — воскликнула девочка, — это не моя кукла, моей сестры, ее Лолли зовут. — Губы ее скривились, как от кислого, и выдали, что она солгала. Первый разговор со мной, и я заставил ее лгать. Если мы с ней поженимся, это будет, по крайней мере, самое меньшее из моих преступлений. Я, возможно, разрушу жизнь этой маленькой девочки с тряпичной куклой в руках. Имей она хотя бы каплю здравого смысла, она бы бежала от меня как можно дальше. Имей я хотя бы каплю порядочности, я бы ее предупредил. Но вместо этого я буду лгать ее отцу, улыбаться, буду таким, каким он хочет меня видеть. И все ради обещания пяти сотен всадников на боевых конях.
Монах из часовни дома Морроу и стражник, держа лорда Веннита под руки, помогли ему покинуть тронный зал. Миана последовала за ними. На мгновение остановилась, обернулась и сказала:
— Не забывайте меня.
— Конечно, не забуду. — Я кивнул, продолжая стоять на одном колене. Если я захочу, я никогда не забуду такой счастливый день, как этот. Я улыбнулся Миане. — У меня есть где хранить память, красивое и надежное место.
На следующий день мы с Калам Дином обговорили все детали сделки и пришли к соглашению. На нем уже не было его замечательного рубина, но он пообещал включить его в приданое Мианы. Вечером этого же дня я узнал, как выталкивать из головы ненужные воспоминания и прятать их в медную шкатулку Лунтара. Все, что я помнил о Миане, — это ее имя, то, что я должен на ней жениться, и что в нужный день пятьсот всадников придут мне на помощь.
О том, как я провел оставшиеся дни в Замке Морроу и как я добрался до Высокогорья, я расскажу как-нибудь в другой раз. До отъезда, точнее, на следующий день после помолвки, я еще раз посетил комнату в винном подвале, на этот раз — испросив разрешения.
Мой дядя назвал ее «покоями ворчуна». С его слов, машина выполняла три функции. Во-первых, питала лампы накаливания, которыми освещалась самая старая часть замка. Во-вторых, закачивала морскую воду и превращала ее в чистую питьевую, наполнявшую фонтаны во дворах замка. И наконец, позволяла ворчуну, Фекслеру Брюзу, наслаждаться призрачной жизнью, которую он проводил за тем, что высмеивал наше невежество, ничтожность нашего существования и сокрушался о том, что оставил незавершенным в другой своей жизни.
— Уходи отсюда.
Фекслер появился в ту самую минуту, как я вошел в комнату, и приветствовал меня теми же словами, что и в первый раз.
— Щас, — и я ему ответил точно так же, как в первый раз.
— А, тот юноша, что задавал мне вопросы, — сказал он. — Знаешь, я тоже когда-то был молодым человеком, который задавал вопросы.
— Нет, это был не ты. Ты только эхо того человека. И ты никогда не был молодым, ты был — новым.
— И в чем же состоит твой вопрос? — сердито спросил Фекслер.