Король-ворон
Шрифт:
– Взгляни-ка на это, – позвал его Генри, находившийся в нескольких метрах от него. Его голос был нарочито-шокированным. – Представляешь, в эту боковую дверь вломился один корейский подросток-вандал.
Гэнси пришлось пробираться к нему по клумбе с засохшими лилиями. Генри стоял у менее броского бокового входа и уже успел расколотить треснувшее оконное стекло, чтобы сунуть руку внутрь и открыть защелку на двери.
– Ох уж эти современные дети, – сказал Гэнси. – «Ченг» ведь не корейская фамилия?
– Мой отец – не кореец, – ответил Генри. – А я – да. Я унаследовал фамилию и тягу к вандализму от своей матери. Давай войдем, Дик, я
Но Гэнси колебался, стоя у самой двери:
– Ты отправил Робопчелу искать меня.
– Это был дружеский жест. Так поступают друзья.
Он, казалось, изо всех сил стремился доказать Гэнси, что его намерения были чисты, поэтому Гэнси быстро ответил:
– Я знаю это. Просто… Я редко встречаю людей, которые могут подружиться с другими так же, как я. Так же… быстро.
Генри показал ему «козу»:
– Jeong, братан.
– Что это значит?
– Кто знает, – пожал плечами Генри. – Это означает «быть Генри». Это означает «быть Ричардмэном». Jeong. Ты не используешь это слово в своей речи, но ты живешь по нему. Буду с тобой откровенным, я не ожидал обнаружить такое качество в таком парне, как ты. Мы словно встречались раньше. Нет, не так. Мы сразу стали друзьями, мы сразу сделали друг для друга то, что обычно делают друзья. Не просто приятели. Друзья. Кровные братья. Ты просто чувствуешь это. «Мы», а не «ты» и «я». Вот это называется jeong.
Подсознательно Гэнси чуял, что такое описание было слишком уж мелодраматичным, преувеличенным и нелогичным. Но где-то гораздо глубже это было искренне и знакомо, будто объясняло бОльшую часть жизни Гэнси. Это были его чувства по отношению к Ронану, и Адаму, и Ноа, и Блу. С каждым из них он мгновенно нашел контакт, и это приносило ему облегчение. Наконец-то, думал он тогда, он нашел их. «Мы», а не «ты» и «я».
– Ладно, – сказал он.
Генри ослепительно улыбнулся и открыл уже взломанную им дверь:
– Так что мы здесь ищем?
– Не могу сказать точно, – признался Гэнси. Его захватил знакомый запах дома: особенный запах чего-то, характерного для всех этих старых, осыпающихся домов в колониальном стиле. Может быть, плесень, самшит, воск для натирания полов. Его поразила не столько точная память этого места, сколько ощущение давно минувшей и более беззаботной эпохи. – Мне кажется, что-нибудь необычное. Думаю, это сразу станет очевидно.
– Может, нам стоит разделиться, или это фильм ужасов?
– Кричи, если что-нибудь попытается тебя сожрать, – ответил Гэнси с облегчением, довольный тем, что Генри предложил разделиться. Он хотел побыть наедине со своими мыслями. Он выключил свой фонарик, когда Генри включил свой. Генри, казалось, собирался спросить его, почему он это сделал, и тогда Гэнси вынужден будет ответить «Это обостряет мои инстинкты», но Генри лишь пожал плечами, и они разошлись в разные стороны.
Гэнси молча бродил по полутемным тихим залам Грин-хауса, преследуемый призраками. Здесь стоял буфет; здесь – пианино; здесь – группа стажеров-дипломатов, казавшихся такими искушенными. Он некоторое время постоял в центре бывшего бального зала. Когда он продвинулся вглубь помещения, снаружи сработал датчик движения и зажегся свет, испугав Гэнси. Здесь же находился широкий камин с уродливым старым очагом, зловеще раззявившим черную пасть. На подоконниках валялись
Раньше эта комната казалась ему огромной. Если прищуриться, сквозь ресницы он еще мог разглядеть людей, пришедших в тот день на вечеринку. Это всегда происходило в какой-то момент времени. Если бы у него была связь с Кэйбсуотером, он мог бы проиграть этот вечер заново, возвращаясь назад во времени, чтобы увидеть его еще раз. Эта мысль одновременно вызывала и томление, и неприязнь: тогда он был куда моложе и легкомысленнее, не обремененный какой-либо ответственностью и не умудренный опытом. Но с тех пор он много чего сделал и много чего достиг. Сама мысль о том, чтобы пережить все это заново и получить этот тяжкий опыт, снова прилагать все усилия, чтобы встретиться с Ронаном, и Адамом, и Ноа, и Блу… Это выматывало и раздражало его.
Выйдя из зала, он побродил по коридорам, обходя тех, кого там давно уже не было, извиняясь, когда случайно прерывал разговор, который давно закончился. Было шампанское; была музыка; вокруг витал навязчивый запах одеколона. Как дела, Дик? У него всегда все было хорошо, прекрасно, полный порядок – единственные возможные ответы на этот вопрос. Он всегда был на позитиве.
Он подошел к задней двери, затянутой москитной сеткой, и устремил взгляд в темноту ноябрьской ночи. Серые пучки травы в свете фонаря, включавшегося по сигналу датчика движения; черные голые деревья; небо – бледно-лилового цвета от далеких огней Вашингтона. Все вокруг было мертво.
Узнал бы он сейчас кого-то из детей, с которыми играл на той вечеринке? Они играли в прятки. Он так хорошо спрятался, что умер, и даже когда его воскресили, он все равно оставался скрытым от них. Он выбрался на совершенно другую дорогу в жизни чисто случайно.
Он толкнул дверь и вышел на мокрую увядшую траву на заднем дворе. Гости были и здесь; старшие дети тщетно пытались поиграть в крокет – официанты постоянно спотыкались о вкопанные в землю воротца.
Бледный свет фонаря датчика движения, который Гэнси активировал чуть раньше, заливал весь задний двор. Гэнси пересек лужайку и остановился у линии деревьев. Свет от крыльца проникал в лес гораздо глубже, чем ожидал Гэнси. Растительность здесь была далеко не такой буйной, как в его воспоминаниях, хотя он не знал, почему – то ли потому что он стал старше и уже успел побродить по множествам лесов, то ли потому, что сейчас на дворе стояла холодная пора. Вряд ли кто-нибудь смог бы спрятаться здесь сегодня.
Когда Гэнси отправился в Уэльс в поисках Глендауэра, он много раз стоял на краю таких полей – там, где велись великие битвы. Он пытался представить, каково было находиться там в тот момент времени, с мечом в руке, верхом на лошади, в окружении потеющих и истекающих кровью людей. Каково было быть Оуайном Глендауэром и знать, что они сражались за тебя, потому что ты призвал их сражаться?
Пока Мэлори отставал где-то на тропинке или копался у машины, Гэнси забредал в самую середину полей, чтобы как можно дальше отойти от всего современного. Он закрывал глаза, отрешался от звуков летевших где-то высоко в небе самолетов и пытался услышать звуки шестисотлетней давности. Тогда, будучи куда моложе, он еще надеялся, что, может быть, его будут преследовать духи; что в этом поле могут быть привидения; что он может открыть глаза и увидеть чуть больше, чем видел до этого.