Король живет в интернате
Шрифт:
Сойдя со сцены, он подошел к Раисе Павловне, и они быстро и легко заскользили по блестящему паркету.
Сделав круг, директор сказал, обращаясь ко всем:
— Правда же, нетрудно танцевать вальс? А теперь приглашайте друг друга. Начнем разучивать танец.
Удивительная вещь: оказывается, совсем не легкое дело мальчику седьмого класса пригласить на танец девочку, с которой он сегодня, может быть, даже сидел за одной партой. Для этого, оказывается, надо собрать всю свою волю и решимость. Этому, оказывается, предшествует отчаянная борьба с самим собой. С одной стороны, и хочется пригласить, а с другой упрямое самолюбие твердит: «Что? Я должен приглашать девчонку? На виду у всех?..»
Девочки и мальчики из четвертых и пятых классов были не такими самолюбивыми людьми. Они уже стояли парами, а старшеклассники все еще в нерешительности косились друг на друга.
— Мальчики! О, храбрые мальчики! — шутя, восклицала Раиса Павловна. — Приглашайте девочек. Королев, ну пригласи Свету!
Если приказывают — другое дело. Андрей собрался с духом и решительно направился к Светлане. Увидев это, та вдруг упрямо мотнула головой и торопливо сказала:
— Раиса Павловна, можно я с Олегом буду танцевать?
— Пожалуйста. Как хочешь.
Для Андрея это было словно пощечина. За что она сердится? За старое или потому, что у них случилась в спальне кража и она подозревает его? Андрею хотелось уйти, скрыться. Но куда уйдешь? Однако и стоять с дурацким видом тоже неудобно. Андрей подошел к Сонечке.
— С удовольствием, — опустив глаза, жеманно проговорила она и положила невесомую руку на его плечо.
Когда плохое настроение, то никакое дело не ладится. Разучивая вальс, Андрей никак не мог сосредоточиться, без конца сбивался, и Соня, с досадой хмуря бровки, говорила:
— Ах, до чего вы, мальчики, неспособные к танцам.
Потом начались игры. Прыгали в мешках наперегонки. Завязывали двоим глаза, и они кормили друг дружку киселем. В зале стоял хохот. Андрей не смеялся. Стоял в углу мрачный, безучастный и ждал, чтобы скорей все это кончилось…
Уехал!
На другой день (как это бывает по субботам) заговорили о доме, о родных, кто как завтра проведет воскресенье. Забыв о краже в спальне, о школьном бале, Андрей уже с беспокойством думал, — что его ожидает дома? Позовет его Зубей или нет?
В этот день Андрею выпала очередь дежурить в столовой. Он явился туда за несколько минут до обеда и, повязав белый передник, вместе с другими дежурными принялся раскладывать на столе хлеб, солонки, ложки. Ложки — все тридцать штук — раскладывал на столе по порядку, как сидят ребята. Вот Митяя место. Вот Гусевой, Оли, Тамары, Светланы. Светлане ложка досталась горбатая, с перекрученным черенком. Какой-то проказник, видно, засунул черенок в щель стола и несколько раз перекрутил. Закончив работу, Андрей снова взглянул на изуродованную ложку Светланы. Подумал, вздохнул и унес ее. В ящике, у раздаточного окна, выбрал новую, блестящую ложку и положил ее Светлане.
Вскоре дали звонок на обед. Столовая наполнилась шумом, голосами. Тут успевай поворачиваться! Первое — борщ с бараниной и сметаной — Андрей разносил на подносе сразу по четыре порции. Остановившись возле Светланы, тихо произнес:
— Возьми тарелку.
— Спасибо, — услышал в ответ. Она произнесла это, почти не раскрывая губ, не удостоив его взглядом. И тогда Андрей остро ощутил вчерашнюю обиду. И так у него сделалось нехорошо на душе, что ушел бы вон из столовой. Ожидая у раздаточного окна своей очереди, он вдруг с отчаянной решимостью подумал: «Все равно! Позовет, так позовет. От Зубея не спрячешься».
…Начало смеркаться, когда Андрей подошел к дому. Поднявшись на площадку четвертого этажа, услышал за дверью квартиры Евгении Константиновны музыку, голоса, звон посуды. Вернулись! Уже и гости у них.
Дома ему, как всегда, обрадовались. Нинка с восторгом рассматривала брата — его белоснежный воротничок, выглаженные для вчерашнего бала брюки, начищенные ботинки.
— Разве сегодня праздник? — спросила она и так широко раскрыла глаза, что они сделались круглые, как пуговицы.
Он засмеялся, рассеянно потрепал ее по спине. Пока Ирина Федоровна собирала на стол, Андрей тихонько спросил Нинку:
— Меня никто не спрашивал?
— Никто.
— А этот, с такой вот головой, тоже не спрашивал?
— Тоже не спрашивал…
— Андрей вздохнул с облегчением.
Дома Андрею показалось непривычно тихо, скучно. Пили чай. Об интернатских новостях он рассказывал не очень охотно, и мать не настаивала, не расспрашивала. После чая она принялась за свои обычные дела: мыла посуду, потом села за машинку что-то шить. Андрей поиграл с сестренкой, послушал радио, А что еще делать? Только девять часов. Сходить бы к Евгении Константиновне. Но у нее гости. Придется ждать до завтра.
На следующее утро, позавтракав, Андрей захватил журнал и отправился к соседям. Ему открыл сам Роговин. Он только что кончил бриться — около ушей и носа белели остатки мыльной пены. Открыв дверь, инженер не посторонился, чтобы пропустить Андрея. Он стоял перед ним, большой, широкий, и за его спиной невозможно было увидеть, что делается в квартире.
— Что тебе? — спросил он.
Андрей помялся и ничего другого не нашел, как сказать:
— Журнал у вас брал… еще давно. Вот принес.
— Хорошо, — сказал инженер и, подождав секунду, нетерпеливо спросил: — Все?
— Все. Спасибо.
Дверь захлопнулась, и Андрей ни с чем вернулся домой.
Погода хмурилась, было прохладно. Во дворе почти никто не гулял. До самого ухода в интернат Андрей провалялся с книжкой на диване. Вечером, направляясь к трамвайной остановке, он увидел Васька. Тот нес в сетке хлеб. Андрей хотел было пройти мимо, но, поняв, что Васек его тоже увидел, остановил мальчугана:
— Зубей дома?