Король живет в интернате
Шрифт:
И Андрей, стоя посреди комнаты, у всех на виду, потный и красный от стыда и невозможности сказать правду, с опущенной головой, ждал той минуты, когда все это кончится. Чем кончится — для него было безразлично.
Односложно отвечая на вопросы, он поворачивал голову к Саблину, а тот все повторял, постукивая карандашом:
— Не на меня — на ребят, на директора смотри!
Это было настоящей пыткой.
Светлана, взяв слово, говорила откровенно, все, что знала. Это не первый случай у Королева. Он еще летом пытался однажды обидеть их воспитанника. И вообще — груб,
— И сейчас куришь? — спросил Саблин.
— Нет-нет, — почему-то поспешно ответила за Андрея Светлана. — Сейчас он уже не курит.
Выступали и другие ребята. Все в том же духе: не оправдывали, не защищали.
— Какие будут предложения? — спросил председатель.
Предложений было два. Вынести Королеву строгий выговор с предупреждением. И другое: исключить из интерната.
— Исключить, и все! — требовало несколько человек. — Безобразие! Расправа за критику! За это судить надо!
Андрею казалось, что он готов ко всему. Но услышать от ребят эти слова было все же очень обидно. Это хлестнуло, как плетью. Хорошо, хоть Светлана не требовала исключения.
Слова попросил Сергей Иванович. Директор сказал, что ребята, по его мнению, слишком строго подходят к проступку воспитанника Королева. Конечно, проступок неприятный, безобразный, но будет ли правильно сразу исключать Королева? Не значит ли это, что становящийся на ноги коллектив интерната расписывается в своей беспомощности? Не лучше ли воздействовать на Королева этим коллективом? Он, например, считает, что так было бы правильней.
Предложение директора понравилось. Действительно, что они, не в состоянии перевоспитать человека? Теперь за предложение Сергея Ивановича проголосовали и те, кто недавно требовал исключения Королева.
Андрея в интернате оставили. Ему объявили строгий выговор, о его проступке будет сообщено матери, а ему перед всем классом придется попросить у Куликова прощения.
На этом совещание совета коллектива закончилось. Когда кабинет опустел, директор спросил Раису Павловну:
— Какое у вас впечатление?
— Я всегда опасалась за Королева, — сказала она. — Есть в нем какая-то отчужденность, замкнутость, будто он что-то таит в себе. Вот и с матерью у него такие ненормальные отношения. Помните, я вам рассказывала…
— Что ж, — заметил Сергей Иванович, — это лишь подтверждает, что мы должны поспешить с вашей хорошей идеей. Кстати, как с этим обстоит дело?
— Все идет отлично, — сказала Раиса Павловна. — Я уже побывала кое-где, собрала интересный материал…
— Интересный? А ну, расскажите. Любопытно…
Как распутать узел?
Для Андрея стало обычной позой: сидеть за партой со склоненной головой. Это удобно. Если смотреть в окно, то каждый учитель обязательно скажет: «Королев, не отвлекайся!» А когда он сидит, уткнувшись в парту, то кому придет в голову спрашивать, чем он занимается. Все нормально: сидит тихо, слушает, смотрит в учебник.
И Андрей действительно слушал, смотрел в учебник, но временами мысли его уносились далеко от стен интерната. В причудливом наплыве белой краски на парте ему мерещились то контуры какого-то острова, и тогда он вспоминал о недавно прочитанном романе Жюля Верна «Таинственный остров». То в этих очертаниях он вдруг с испугом угадывал лицо Зубея и начинал думать о нем. Что же приключилось с Зубеем? Неужели арестован? Но он же сам взял вещи… От Зубея мысли перескакивали на Сеньку. Пока Сенька молчал. Но это — пока. Все-таки странное было у него тогда в гараже лицо. Вот и вчера в столовой он как-то особенно посмотрел на Андрея. Может, вспомнил, но еще не уверен, присматривался. Да, если разоблачат, то уж тогда-то он наверняка вылетит из интерната. А там — вызовы в милицию, допросы, акты, свидетели… А если бы еще дознались, как пробирался в квартиру Севы, снимал отпечатки ключей! Брр… Вот если бы Зубея и в самом деле арестовали!
В последние дни Андрею пришлось пережить немало неприятных минут. Публично просить прощения у Лени. Слушать тяжелые вздохи матери, увидевшей дневник с короткой записью: «Вызывали на совет коллектива. Объявлен строгий выговор». Спасибо, хоть в классе на него не смотрели волком.
Это верно. Одноклассники не помнили долго зла и не старались избегать Андрея. Они были добрые, отзывчивые ребята и, конечно, считали, что теперь Король станет лучше. Ведь всем известно, что критика помогает человеку исправляться.
Однако Андрей сам избегал ребят. И не хотел этого, да не мог иначе. Совсем не просто — вот так сразу, как ни в чем не бывало снова заговорить с ребятами, засмеяться весело вместе с ними. Нет, это не так просто. В один день это не делается. Да разве до смеха ему было сейчас, до веселья, когда дела его в такой узел сплелись! Как этот узел распутать? Наверно, никак. По крайней мере, Андрей ничего не мог придумать.
Даже новое событие, бурно обсуждавшееся в классе, не могло отвлечь Андрея от его переживаний. Казалось, наоборот, — оно еще больше пригнуло его к земле.
Откуда-то ребятам стало известно, что Маргарита Ефимовна уходит из интерната. Об этом толковали по-разному.
Олег Шилов сердито сказал:
— От таких сбежишь! Что ни день, то подарочек подкидываем!
А Дима так определил:
— Сердце у нее было к нам неприспособленное.
Эту же мысль Митяй выразил на свой лад:
— Точно! Одну ухлопали!
Среди девочек тоже велись об этом всякие разговоры.
— Жаль Маргариту Ефимовну. Она хороший человек, — сказала Гусева.
Сонечка, посмотрев на ее большой рот, презрительно скривила губы:
— А по-моему, ее просто выгнали с работы. Какая она воспитательница?
— Замолчи! — вспыхнула Светлана. — Нам всем должно быть стыдно. Свиньи мы перед Маргаритой Ефимовной.
Новый воспитатель
Не успели затихнуть споры о Маргарите Ефимовне — еще новость. В их класс назначается воспитателем сам Кузовкин.
— Ну, этот даст жару! — решили ребята.
Но в первый же вечер мнение о новом воспитателе изменилось. Минут за десять до отбоя Кузовкин явился в спальню мальчиков.