Король живет в интернате

Добряков Владимир Андреевич

— Талант, призвание, всякая там психология! — подделываясь под ее голос, передразнил Митяй.

— Да хватит вам спорить. Смеяться Андрею было больно, и он лишь улыбался. — Скажи лучше, как сад твой поживает?

— Порядочек! План утвердили. Кое-что пришлось переделать. Теперь начисто рисую. Поправляйся быстрей. Скоро деревья будем сажать.

Да, посетителей хватает. И каждый приносит подарки. Будто он и правда герой какой. А какой же он герой? Трус он. Все время молчал и трясся от страха.

Приходил в больницу

и следователь. Он расспрашивал о Зубее. Зубей арестован. Его будут судить. Пусть судят. Заслужил.

А позавчера пришел директор. Принес мандарины. Андрей очень волновался. Он раз десять уже открывал было рот, чтобы сказать о Сеньке, но все не хватало храбрости. И только когда Сергей Иванович собрался уходить, Андрей решился:

— Сергей Иванович, я хочу сообщить одну тайну…

— Даже тайну? — улыбаясь, спросил директор.

— Вы знаете в пятом «Б» Семена Лоскутова?.. Я очень виноват перед ним… — И Андрей, запинаясь и краснея, рассказал, как они с Зубеем обманом забрали у ребятишек с улицы Гастелло деньги и скрылись.

— Но я отдам деньги, — горячо зашептал Андрей. — Заработаю и отдам. Сергей Иванович, честное слово, отдам! Я буду в две смены работать на нашем заводе. Я ни в какой Крым не хочу. Я и летом буду работать! Мне бы только собрать те деньги…

Директор молча смотрел на бледное, исхудавшее, взволнованное лицо воспитанника. Взял руку Андрея, тихонько пожал ее.

— Успокойся. Я верю тебе. Потом об этом поговорим. Обо всем поговорим. А сейчас успокойся. Признался — и хорошо. Главное, теперь скорей поправляйся. Кушай мандарины. Исключительно полезная вещь. И не переживай. Все будет хорошо.

И как только Андрей освободился от этого груза, дело с выздоровлением пошло лучше. Вот и руки уже поднимает. Андрей посмотрел на тумбочку и, протянув руку, взял пирог. Развернул бумагу. Пирог был ароматный, с поджаристой корочкой. И словно домом от него запахло. «Сама испекла!» — вспомнил Андрей и так счастливо улыбнулся, что хмурый сосед его неодобрительно кашлянул и отвернулся к стене.

Чего он отвернулся! Это же пирог с капустой. Самый вкусный пирог на свете!

Ты что болтаешь?

Март был на исходе. В тени заборов дотаивали последние грязно-серые ноздреватые пятна снега. По утрам широкие больничные окна заливало теплое солнце, а воробьи поднимали такой щебет, будто состязались, кто кого перекричит.

Андрей заскучал и при утренних обходах уже нетерпеливо спрашивал:

— Доктор, когда меня выпишут?

Ответ был один:

— Больше, чем нужно, никого не держим.

Поправлялся Андрей быстро. Гопак он, правда, не танцевал, но свободно ходил по палате, выполнял мелкие поручения лежачих больных: «Подай костыль», «Позови сестру». Он и няню освободил от забот о себе. Не надо было ухаживать за ним, приносить еду. Сам ходил в столовую.

Посетителей

теперь уже не пускали к нему, а он сам выходил к ним за стеклянную дверь. И как-то совестно было теперь принимать кулечки со сладостями и слышать, как мать озабоченно говорит:

— А вчерашнее печенье скушал?

В воскресенье Ирина Федоровна пришла вместе с Нинкой. Нинка раскраснелась с улицы; она сидела на лавке, болтала ногами и всем-всем интересовалась: а зачем у тети проволока к руке привязана? А почему у того дяди на костылях такая толстая нога? А что такое гипс? Это такая вата?

Ирина Федоровна, увидев в коридоре врача, лечащего Андрея, поспешила к нему.

А Нинка все сыпала вопросы:

— Почему у того дяди такое страшное лицо?

— Потому что обжег, — пояснил Андрей.

— А больно, когда делают операцию?

— Пустяки! Вот недавно одному дяде вырезали аппендицит. Так он во время операции до того смешные анекдоты рассказывал, что доктор сказал: «Больной, прекратите разговоры. У меня от смеха иголка прыгает».

Нинка тоже смеялась, представляя, как в руке доктора прыгает иголка. Будто лягушка.

— Ой! — вдруг вспомнила она. — А что у нас было! Она как схватила ее за волосы! Да как закричала!

— Кто она?

— Ну, она. Которая рядом живет. С красными губами и белой сумкой.

— Евгения Константиновна?

— Ну да! Как схватила бабушку за волосы! «Уходи, говорит, видеть тебя не хочу!»

— Ты что болтаешь! — Он стиснул Нинкину руку. — Приснилось, что ли?

— Ничего не приснилось! Сама слышала! А что за волосы хватала — это бабушка приходила и рассказывала. И еще плакала…

Когда Ирина Федоровна, поговорив с врачом, вернулась, Андрей спросил ее:

— Чего это Нинка тут болтает, будто наша соседка бабушку побила.

— И не говори, Андрюша! Стыд, срам. Чтобы старого человека за волосы! И чем она ей не угодила? Такая работящая старушка. И в магазин сходит, и обед приготовит, и в комнатах приберет. А Евгения-то хороша! Кажется, и культурная, образованная, красивая, а так издевается над старым человеком! А все оттого, что избалованная, своевольная. Слова ей против не скажи. Так плакала старушка. «Не могу, говорит, больше у нее оставаться. Снова к дочери поеду. Хоть и тесно жить, да не обижают». И билет будто бы уже купила.

Новость поразила Андрея. Он думал об этом весь день, весь вечер. А ночью приснилось, что Евгения Константиновна бегает по комнате за бабушкой и ловит ее. Бабушка увертывается, и Андрею хочется, чтобы ее не поймали. Но молодая хозяйка все же схватила бабушку, прижала в угол и душит ее, рвет волосы. И тут он увидел, что на пальцах Евгении Константиновны острые когти, а лицо — злое, страшное, как у бабы-яги в Нинкиной книжке.

Утром Андрея разбудила сестра, подала градусник. Температура, как и во все последние дни, оказалась нормальной.