Король живет в интернате

Добряков Владимир Андреевич

— Быстер! А я еще не успел. Ну, ладно, идем, компанию мне составишь.

— А куда? — хмурясь, спросил Андрей. Но уже догадывался: опять, наверно, в ресторан.

— Идем, идем, не прогадаешь! — сказал Зубей и взял его под руку.

«Водку пить ни за что не буду», — твердо решил про себя Андрей.

Шагая по мягкому пушистому снегу, который не успевали сметать с тротуаров, Зубей ни о чем не говорил, но было видно, что он в отличном расположении духа — попыхивал папироской, весело поглядывал на встречных девушек.

Андрей понемногу приходил в себя. Может, ничего такого здесь и нет. Ну, посидит, поговорит, а потом — до свидания. Немного успокоившись, он спросил:

— Где это ты пропадал столько

времени?

Зубей недовольно покосился на него:

— Малыш, не люблю нескромных вопросов.

Но за столиком в ресторане, после выпитого стакана водки, Зубей сам рассказал:

— Некоторое дельце обтяпывали. Одного нашего попутали. Боялись — расколется на дороге. Пришлось на сторону податься. Но парень — молодец, все на себя взял. А теперь, как говорится, все шито-крыто и сургучом запечатано… Так что, не хочешь водки? Может, вина? Сто граммов, а? Выпьешь, выпьешь! Шашлычок заказать? Ну что ты сидишь как красная девица? Свободней себя чувствуй! Ты же мужчина! Под носом-то чернеет. Скоро с бритвой начнешь знакомиться… Может, все-таки выпьешь водочки?.. Ну, ладно, ладно, тогда — вина… Да не отказывайся. Всего сто граммов!..

«Что-то он больно ласковый», — с тревогой подумал Андрей.

Его опасения оказались ненапрасными. Заставив Андрея выпить вина, Зубей туманно проговорил:

— Пора бы тебе за свои труды полную плату получить.

— Какую плату? — насторожился Андрей.

— Слепочек-то, помнишь? Вот они — готовы! — И Зубей позвякал в кармане ключами.

У Андрея вывалилась из руки вилка. Он с нескрываемым ужасом смотрел на Зубея.

— Не трусь, малыш, — сказал Зубей, близко придвинувшись к Андрею и дыша на него крепким запахом, водки. — Дело верное. И никакого риска. Сегодня надо обтяпать. Самый подходящий момент. Я все узнал. Старуха с мальчишкой в филармонию идет. Как же, — Зубей засмеялся, — разве можно пропустить такое событие в жизни музыкальной общественности! «Первый концерт Чайковского для фортепиано с оркестром!» Я вчера до двенадцати часов проторчал у кассы. Старуха, конечно, притащилась. Два билета взяла. Начало в восемь часов. Порядок! Пусть себе наслаждаются. Ну, а старик, как всегда, отправится на вечерний моцион. Это у него закон — погулять вечером. Четыре раза ездил его проверять. Будто хронометр: в половине девятого, без пятнадцати — выходит на улицу. Один раз в дождь специально поехал. Все равно старикан выполз из дому. Так что в квартирке у них никого не будет. Ясно?

— Ну, а я-то зачем? — со страхом спросил Андрей. Ты и сам все сделаешь.

Зубей пронзительно, сквозь щелочки век посмотрел на него, усмехнулся:

— От доли отказываешься?.. — Он помолчал, о чем-то раздумывая, затем решительно помотал головой. — Нет, не годится. Начали дело вдвоем — вдвоем и кончать. И нужен ты мне. Тогда, в дождь, старик минут пятнадцать всего гулял. Сегодня тоже снег сырой. К вечеру, глядишь, и вовсе дождь пойдет. Сколько он будет гулять — неизвестно. Нет, мне без тебя не обойтись. Подежуришь возле дома. В случае чего — свистнешь. Видишь, никакого риска для тебя. Постоишь, и все. Считай, что денежки у тебя в кармане! А долю, отвалю хорошую! — Зубей похлопал Андрея по плечу. — Обижен не будешь!

— Но мне же в интернат надо. В десять часов отбой, — опять попытался возражать Андрей.

— Ну, к десяти-то пять раз успеешь вернуться! В общем, малыш, так договоримся. — Зубей посмотрел на часы. — В семь часов жду тебя во дворе. И чтобы, — в голосе его послышался металл, — без опозданий! Слышишь — без опозданий! Я этого не люблю! Ну, а пока отдыхай. Вот тебе, — Зубей вынул из кармана рубль и подал Андрею. — Иди развлекайся. В кино сходи или куда там еще… Так помни — в семь часов!

На улице Конечной

Чем ближе

стрелка на циферблате приближалась к семи, тем сильнее волновался Андрей. Он лежал на диване, смотрел в раскрытую книгу, но уже давно не различал ни строчек, ни букв. Что делать? Как выбраться из беды? Если совсем не выйти в семь часов к Зубею?.. Нет, не годится. С ним шутить нельзя. Андрей вспомнил, как Зубей с хрустом разрезал своим большим складным ножом арбуз, и снова подумал: «Шутить с ним нельзя. Может, и правду тогда говорили о нем, что человека зарезал». А если прямо сказать, что не хочет никуда идти с ним, не хочет больше мучиться вечными страхами, хочет жить честно? Но разве Зубея этим проймешь! Он только засмеется и скажет: «Малыш, оставь громкие слова для других! Смотри на меня и учись красиво жить!» Но что же тогда остается? Что? Пойти и просить, умолять, чтобы Зубей отпустил его? Не надо ему никаких денег, он ничего-ничего не хочет. Пусть только отпустит по-хорошему, не впутывает в свои дела. А если в милицию позвонить? Но ведь Зубей сразу догадается и выдаст его, ключи покажет. И об этом весь интернат узнает, Света, мать… Нет, нет, только не это. И вдруг мелькнула мысль: «А если все-таки пойду с ним? В последний раз пойду. А потом десятой дорогой буду обегать его…» Он отгонял эту мысль, отгонял много раз, но она снова и снова осторожным, хитрым зверьком подкрадывалась к нему.

А стрелка все ближе и ближе — к цифре семь. Что же делать? Но больше раздумывать некогда: без двух минут семь. Одевшись и стараясь не глядеть на мать, Андрей сказал:

— Я пошел… До свидания.

Выйдя на лестничную площадку, он с надеждой подумал: «А вдруг Зубея нет во дворе? Тогда обожду минуту, всего минуту, и уйду. Потом в случае чего скажу: тебя же не было на месте! Сам сказал — приходить точно». Он прильнул к маленькому окошку. Вглядывался в темноту. Так и есть — никого не видно.

Андрей быстро сбежал с лестницы — и чуть не споткнулся: Зубей стоял возле дверей парадного и курил.

— Минута в минуту! — с одобрением сказал он, — Пошли.

Погода, как и предсказывал Зубей, вконец испортилась. Хотя и не дождь шел, а снег, но был он тяжелый, сырой.

Зубей выругался и проворчал:

— В такую погодку старикан много не нагуляет.

Андрей понял: просить Зубея, чтобы тот отпустил его, — бессмысленно.

До улицы Конечной добирались двумя трамваями. А вот и знакомая улица. Впрочем, сейчас, зимним вечером, она показалась Андрею совсем незнакомой. Только разве будка телефона-автомата да витрина текстильного магазина напоминали, что он когда-то целый час бродил здесь.

— Ага, старик дома, — сказал Зубей. — Видишь, на третьем этаже два крайних окна светятся? Это их окна. Видишь?

— Вижу, — хмуро ответил Андрей.

— А ты чего, — вдруг спросил Зубей, — будто на похороны пришел?

Андрей посмотрел на длинную белую улицу, на отвесно падавший тяжелый снег в свете электрических фонарей и с тоской проговорил:

— Отпустил бы ты меня. Не нужно мне никаких денег. Ничего не нужно…

— Что?! — Зубей схватил его за грудь и сильно тряхнул. — Замолчи, щенок! Дело хочешь сорвать? Слюни распустил! Я что, в дом тебя заставляю идти! Размазня! Полчаса боишься постоять. Только не думай сбежать потихоньку! Ты меня знаешь — кишки выпущу и не оглянусь!

Видя, что Андрей совсем сник, идет, уронив голову, Зубей смягчился:

— Не кисни, малыш. Дело верное. Сам видишь, никакого риска для тебя. А денежки — вот они, рядом. Не обижу…

Андрей слушал его с отвращением.

Прошло минут двадцать, полчаса. Старик все не показывался. Зубей начал нервничать:

— Заснул он, что ли, старый хрыч!

«А может быть, Севин дедушка совсем не выйдет? — подумал Андрей. — Зачем ему обязательно выходить? Хочет подышать свежим воздухом — пусть форточку откроет».