Королева бабочек
Шрифт:
Вождь южных вятичей резко развернулся и, понурив седую голову, медленно зашагал к высокому костру, расположенному метрах в ста двадцати от погребального помоста.
– Возьми, Гарик! – протянул уже зажжённый факел Свен. – Она бы выбрала тебя.
Подойдя к помосту, он последний раз взглянул на милое бледное личико, прощаясь, нежно коснулся ладонью девичьих губ, лба, щёк.
– До свидания, пчёлка, – прошептал Игорь, после чего бросил горящий факел под помост, в самую гущу сухих ветвей…
Дрова вспыхнули почти мгновенно, лицо обдало жаром, запахло горящим сукном и палёной волчьей шерстью.
«Отступаем,
Выяснилось, что предусмотрительный и запасливый Борх прихватил с собой из Веснянки объёмную кожаную флягу, наполненную крепкой медовухой.
– Косуля уже готова, – доложил Свен. – Нарезать на куски?
– Нарезай. А ты, Гарик, сделав пару глотков, пускай флягу по кругу…
Через несколько минут внутренний голос любезно поделился ощущениями: – «Эта медовая бражка, братец, нечета прежним хмельным напиткам, которые нам довелось пробовать в Веснянке. Градусов на семьдесят пять потянет, не меньше. По крайней мере, в голове уже слегка зашумело…. Косуля? Мясо – как мясо. Ароматное, сочное, в меру пропечённое. Настоящего вятича – вкусным мясом – не удивишь…. Ага, фляжка, обойдя по кругу, возвращается. Сделай-ка ещё пару-тройку глотков. Не пожалеешь…».
Медовуха, действительно, оказалась очень крепкой и забористой. Вскоре славяне, вольготно рассевшись вокруг костра, принялись – дружным и слаженным хором – петь.
Одна из тягучих песен – в вольном переводе с ровенского языка на русский – звучала примерно так:
И когда-нибудь – будет рассвет.Где-нибудь, может быть – для…И какой-нибудь там – ПересветВ путь отправится – зря…Он пройдёт через много стран,Где другая совсем заря.И легко проплывёт океан,Зря…И вернётся в родительский дом,Где-нибудь – в конце октября.И кладбищенский пёс под окномЛишь пролает: – «Зря»!Я всё знаю, но – ухожу.Не держи, ради Бога, меня.На дорожку – с тобой посижу.Эти слёзы – зря…Игорь, тихонько пихнув в бок локтем сидящего рядом Ждана, шёпотом спросил:
– А что это за песенка такая? Откуда она взялась?
– Пилигримы «принесли» с собой из далёких краёв, – также тихо ответил парнишка. – Много-много лет тому назад. Наверное, из Фландрии.
«Нестыковочка, однако, наблюдается по песенному тексту!», – заметил педантичный внутренний голос. – «Вот, братец, сам посуди: – «Он пройдёт – через много стран…». Как это прикажешь понимать? На Ровене расположены только две страны – Славянка и Фландрия. Разве две – это «много»? Далее: – «И легко проплывёт океан…». Проплывёт – в смысле – пересечёт? Откуда и куда? Речь идёт о кругосветном путешествии? Спрашивается, для чего, если на Ровене имеется лишь один континент и – к нему в довесок – один островной архипелаг? Что-то здесь не то…. А помнишь, старик Ведун упоминал про табак, который появляется – невесть откуда – в южной Фландрии? Эге, похоже, что старина Зорго – по укоренившейся привычке – опять не рассказал нам всей правды. На сей раз, об истинной географии планеты, носящей насквозь поэтическое название – «Ровена»…. Кстати, братец, меня тянет в сон. Причём, настойчиво…. Ты как, ещё не созрел?».
Утром, как только из-за горизонта выглянул краешек светло-зелёного солнечного диска, Борх разбудил вятичей.
Протянув Игорю симпатичный берестяную коробочку, снабжённую тугой крышкой, он пояснил:
– Этот туесок предназначен для праха.
Подойдя к месту, где вчера располагался погребальный помост, Игорь заполнил коробочку – доверху – серым пеплом. Вернувшись назад, он спросил у вождя:
– Что делать дальше с погребальным сосудом?
– Отдашь коробочку матери Голубы. Естественно, потом, когда вернёмся в Веснянку.
– А почему – я?
– Потому, сынок, что тебе уже пора становиться взрослым мужчиной. А настоящий мужчина никогда не чурается важных дел. Сколь трудными эти дела не были бы. Понимаешь, о чём я толкую?
– Понимаю, – тяжело вздохнул Игорь.
Ещё через час отряд подошёл к чёрному рваному провалу в земле, из которого явственно пахнуло застарелой гнилью.
«Чем же так воняет?», – насторожился внутренний голос. – «Может, тропическими болотами? Или же – гниющим фермерским силосом?».
Брезгливо подёргав крыльями толстого носа, Свен признался:
– Никогда – по доброй воле – не полез бы в эту подозрительную яму с обвалившимися краями.
– Почему, брат? – насмешливо улыбнувшись, поинтересовался Пегий. – Неужели, побоялся бы?
– Не в этом дело. Просто…. Что тебе напоминает эта нора?
– Ну, судя по характерным запахам…. Обыкновенная медвежья берлога. Только заброшенная. Мол, косолапый зимовал в ней много лет подряд, а потом – по неизвестной причине – переселился в другие края. Или же умер от старости. Возможно, как раз, в этой самой ямине.
– И я толкую про то же самое. Кому – из нормальных людей – нужна заброшенная берлога? Что полезного и дельного в ней можно отыскать? Только закаменевшие медвежьи испражнения…
– Заканчиваем болтать по-пустому! – нахмурился Борх. – Зажигайте факелы! Сколько? Думаю, что трёх будет вполне достаточно.
– А чем это так пахнет из норы? – спросил Ждан.
– Пр-р-р? – поддержал Пумбо.
– Гниющими водорослями. Под землёй, как я уже говорил, протекает самая настоящая и полноводная река.
Подавая подчинённым пример, вождь вятичей спрыгнул в чёрный колодец. Спустя две-три секунды над провалом показалась морщинистая ладонь, и голос Борха велел:
– Свен, давай факел! Спускайтесь по одному. По очереди, естественно. Идём, как легко догадаться, на запад. Только – в самом начале – нагибайте головы, вход в тайный подземный коридор достаточно низкий.
«Походная жизнь пошла старику на пользу!», – одобрительно хмыкнул внутренний голос. – «В Веснянке он ходил, тяжело опираясь на чёрное массивное копьё. А сейчас хромота полностью прошла. Вон, как ловко сиганул с двухметровой высоты…».