Королева Братвы и ее короли
Шрифт:
Я бросаю на него косой взгляд, в уголках моего рта играет ухмылка.
— О, это твой способ сказать мне, что я смертельно опасна? Потому что, если ты не заметил, я бегаю вокруг этих парней с тех пор, как научилась ходить.
Он хихикает низким, грохочущим звуком, который вибрирует в воздухе между нами.
— Без сомнения. Но Белла… она играет в опасную игру. И она не единственная. Есть и другие, такие же хитрые и вдвойне отчаянные.
Моя ухмылка исчезает, сменяясь задумчивым хмурым взглядом.
— Верно подмечено. Но отчаяние
Роман кивает, его взгляд сканирует комнату, всегда начеку.
— Верно. Но это также делает их непредсказуемыми. А непредсказуемость — это переменная, которую мы не можем позволить себе игнорировать.
Я обдумываю его слова, и правда в них звучит громче, чем басы из динамиков.
— Так что же ты посоветуешь? Держать друзей близко, а врагов еще ближе?
— Что-то вроде этого, — соглашается он, его глаза встречаются с моими с такой силой, что у меня по позвоночнику пробегает дрожь. — Просто помни, Лана, в этой игре все играют на выживание. И не все играют честно.
— Спасибо за ободряющую речь, тренер, — говорю я, добавляя в голос порцию сарказма, чтобы разрядить обстановку. — Я обязательно буду держать себя в руках. Особенно рядом с дамами.
Роман быстро улыбается, это мимолетный проблеск товарищества, который лежит в основе наших отношений.
— Просто делаю свою работу. И если тебе когда-нибудь понадобится телохранитель, ты знаешь, где меня найти.
Я смеюсь, и звук смешивается с какофонией вокруг нас.
— Думаю, с телохранителями у меня все в порядке. Но я буду иметь тебя в виду для… других позиций.
Кокетливый подтекст моего ответа не остался незамеченным: в глазах Романа мелькнула искра чего-то большего, прежде чем он скрыл ее за улыбкой.
— В любое время, Лана. В любое время.
Я улыбаюсь, прежде чем спросить:
— О чем ты… и Перес говорили?
Роман переводит взгляд с меня на Переса, который по-прежнему выглядит самодовольным, вероятно благодаря тому, что Белла прошептала ему на ухо.
— Ну, знаешь, как обычно. Он снова пытается расширить свою территорию. Думает, что теперь у него есть преимущество.
Я фыркнула, не в силах удержаться от сарказма в голосе.
— Преимущество? Что он сделал, нашел новую крысиную нору для ведения своих дел?
— Что-то вроде этого, — отвечает Роман, его губы подергиваются от смеха. — Но, знаешь, это Перес. Его "новые связи", вероятно, имеют больше багажа, чем его жена на праздничной распродаже.
Я не могу удержаться от искреннего смеха при этой мысли.
— Его жена, да? Насколько я слышала, она была в двух шагах от того, чтобы выбросить его одежду в окно. Ему уже удалось выкрутиться из этой ситуации?
— Не думаю, что ему это удастся. Этот человек — змея, но он знает, как проскользнуть в узкие места и выбраться из них, — язвит Роман, — но, между нами говоря, я думаю, что его домашняя жизнь немного не в
— Компенсировать, да? Ну, мы все знаем, что это обычно означает, — размышляю я, края моего рта кривятся от смеха. — Похоже, нам придется следить за тем, чтобы его… планы по расширению не вышли из-под контроля.
Роман кивает, его взгляд заостряется.
— Именно. Мы не должны позволить ему думать, что у него есть какое-то преимущество. Возможно, пришло время напомнить Пересу, с кем он имеет дело.
На мгновение я снова бросаю взгляд на Переса, который, кажется, не замечает нашего пристального внимания.
— О, он скоро вспомнит. Особенно если будет продолжать играть в нашей песочнице. Может, пора показать ему, что не всем песочным замкам суждено устоять.
— Не могу не согласиться.
Когда мы с Романом снова вливаемся в ткань вечеринки, за нашим разговором скрывается более глубокая стратегия, молчаливое согласие с тем, что амбиции Переса так или иначе придется умерить. В этом мире власть — это хрупкий баланс, и мы достаточно долго танцевали на этом канате, чтобы знать, как удержаться на ногах.
Но по мере того, как длится ночь, как вокруг нас клубятся токи соперничества и амбиций, я не могу отделаться от ощущения, что мы стоим на пороге чего-то грандиозного. Перес, с его развязностью и интригами, может стать той искрой, которая зажжет фитиль.
И когда он взорвется, я позабочусь о том, чтобы мы были единственными, кто остался в живых.
8
РОМАН
Дом словно скороварка, напряжение настолько сильное, что пронзает насквозь. Лана вышагивает, чего я не видел от нее уже сто лет. Она нервничает, больше, чем я видел за долгое время. Дело не только в отсутствии сигареты между пальцами или напитка в руке, хотя и это странно. Лана, которая поклялась бросить курить в день своей смерти, внезапно превращается в новый лист, не сказав ни слова на прощание. Это тревожно, наблюдать за тем, как она распутывается, не имея привычных пороков, на которые можно опереться.
— Ты должен узнать о Белле, говорю тебе! Я должна знать о ней все.
Ее голос, обычно такой контролируемый, такой властный, разрывается по комнате, как хлыст. Она хлопает рукой по столу, бумаги трепещут в результате ее вспышки. Григорий смотрит на нее спокойным взглядом, который говорит о том, что он все понимает и готовится сделать именно это. Он не в курсе происходящего, давно не видел Лану такой взвинченной, да и я тоже.
Я прислонился к стене, сложив руки, и наблюдаю за разворачивающейся сценой. От Ланы так и веет энергией, как от живого провода. Дело не только в том, что Белла вцепилась ей в кожу, это что-то более глубокое. Вечеринка, возможно, и была фасадом нормальности, но под ней происходило смещение течений.