Королева четырёх частей света
Шрифт:
Глава 11
ГОБЕРНАДОРА
Понедельник 9 — суббота 14 октября 1595 года. Продолжение и окончание письма Исабель Баррето Петронилье
Мы съехали на берег, Петронилья.
Марианна, Альваро и я поселились с прислугой в хижине близ церкви. Лоренсо убедил нас, что это необходимо. Ему представляется, что мир между всё ещё враждующими партиями не установить, если мы не будем жить с колонистами одной жизнью.
Я постаралась сделать наше бедное жилище комфортабельным, насколько возможно: принесла ковры и развесила на бамбуковых столбах, подпирающих крышу. Эти завесы служат нам вместо стенок. Люди называют этот дом Резиденцией.
Смерть здесь подстерегает повсюду. Свирепствует лихорадка. Больше половины солдат заболело. Дети трясутся на своих тюфячках. Матери плачут. Отцы клянут Небо. Но никто и пальцем не шевелит, чтобы семье стало лучше. Ни один колонист не даёт себе труда убрать нечистоты, разлагающиеся под дождём прямо перед дверью. Не понимаю этих людей. У них каждая дорожка становится грязным болотом.
А индейцы преследуют нас.
Они многому за это время научились. Целят в лицо и в ноги — знают, что у нас это места уязвимые. И даже не боятся больше аркебузного грома.
Из лагеря никто выходить уже не решается. Ни по берегу, ни в лесу на охоте не сделать ни шагу, чтобы на тебя не напали. Еды после смерти доброго Малопе жестоко не хватает. Лоренсо думает, что надо захватить в плен человек пять-шесть туземцев и научить их кастильскому языку. Иначе мы никогда не сговоримся... Пусть несколько индейцев станут нашими переводчиками. Это старая идея Альваро, против которой всегда стоял Мерино-Манрике: тот утверждал, что дикарей нельзя пускать в форт. Ведь тогда они поймут, как нас мало. Лоренсо же полагает, что нужно пойти на этот риск, чтобы получить возможность общаться. Он послал два десятка своих людей, чтобы поймать индейских мальчиков. Впрочем, приказал им заманивать детей в шлюпки подарками, не применяя силы. Если мальчики окажутся неспособными к нашему языку, мы потом обменяем их на свиней и кур.
Индейцы, которые теперь очень бдительно охраняют свою деревню, встретили посланцев Лоренсо копьями. Несколько человек они даже ранили. Хуже того: в погоне туземцы так приблизились к лагерю, что Лоренсо пришлось совершить вылазку, чтобы прикрыть наших. Индейцы убежали. Но Лоренсо и ещё шестеро солдат вернулись ранеными. Брат получил стрелу в ногу.
По совету с ним, Альваро немедленно ответил карательным походом. Никак нельзя давать индейцам наслаждаться успехом и давать им подумать, что мы слабы.
Итак, Лоренсо без всякой передышки отправил ещё два десятка людей, но теперь уже с приказом жечь дома, каноэ, посевы — уничтожить и разграбить деревню Малопе и все индейские деревни поблизости.
Сейчас их хижины пылают, а наши люди возвращаются. Туземцы убежали в лес, но сначала пытались обороняться. Среди наших насчитывается ещё восемь раненых. К тому же вернулись они без провианта: кладовые оказались пусты. Всю живность туземцы забрали с собой. И даже кокосы с бананами.
Итог дня: сегодня, в пятницу 13 числа, воины Малопе победили нас трижды. Сначала солдат, которые должны были взять “переводчиков”. Потом Лоренсо и его людей у форта. А потом карательную экспедицию.
Колонисты, не скрываясь, жалеют о полковнике. Лоренсо — о солдатах, бывших на “альмиранте”, о лошадях, оружии и всем военном снаряжении, которое везли на “Санта-Исабель”.
Марианна, перевязывая ему ногу, призналась, что о лошадях жалеть уже не приходится.
Лоренсо в последний раз отправил Диего отыскивать следы корабля вокруг вулкана. Диего вышел на фрегате и должен вернуться, самое позднее, через две недели. Его обязанности в лагере, пока его нет, исполняет Луис.
Не знаю, Петронилья, сколько ещё времени я смогу продолжать это письмо. Но понимаю: мне надо записать все события, пока и на это не потеряла силы.
Когда мы сходили на берег, люди были полны надежды. Теперь же их дух упал ниже некуда. Все хотят отплыть отсюда. И я первая! Но дело в том, что никуда отплыть мы не
Рана в бедре у Лоренсо не заживает. День ото дня эта язва, которую Марианна не успевает чистить, становится только шире. Углубляется и разрастается. Стрела была смочена каким-то чёрным, клейким веществом, от которого мясо гниёт.
Петронилья, такие плохие вести я тебе доверяю, и так давно они плохи, что долго я даже не смела взять в руки перо. Нет, говорю я себе. Это уж слишком, твержу я... Нет, не могу описать тебе, что происходит с нами...
Как признаться тебе, что в первое воскресенье октября вокруг церкви появилось три десятка крестов, что могилы доходят до моей двери, что Байя-Грасьоса сегодня — просто кладбище, клоака и лагерь смерти? Как объяснить тебе, что у нас осталось от силы полтора десятка людей, способных нас защищать? А если бы индейцы это знали! На самом деле, Петронилья, стоит им только чуть приналечь на ворота форта, чтобы ворваться сюда и всех нас перебить. Лоренсо борется, как может. Пытается поддерживать порядок, делает всё, чтобы мы выжили. Но он терпит мученические страдания. Нога его в гангрене. Диего на фрегате ещё не вернулся. Кирос же, кажется, ничего не может сделать: солдаты не оставляют ему никакой возможности освободиться и заняться делами “Сан-Херонимо”. Они не доверяют ему. Следят за ним, шпионят... Люди думают, что при недостатке провианта Кирос уже наметил себе любимчиков среди колонистов и в один прекрасный день сбежит на “капитане” со своими матросами. Что до меня, я не считаю его способным на такое коварство. Его происки тоньше и не так очевидны. Но откуда мне знать? Паруса он оставил на борту: они хранятся в моей каюте, где я сейчас не живу.
С тех пор, как мы переехали в лагерь, Альваро не вставал с постели. Он говорит, что прибыл сюда не править, а умирать».
— Ты не умрёшь, Альваро, по очень простой причине: ты не можешь оставить меня одну... Нельзя тебе умирать!
— Братья твои сделают всё, что нужно... Лоренсо — человек очень разумный.
Исабель не стала говорить ему, как тяжело ранен Лоренсо, как мучает его нога в гангрене...
Настала ночь, и резиденция погрузилась во тьму. Кругом ни проблеска света. На улице тоже. Черно, как чернила, как вар. Луна поднялась было на востоке — еле заметный бледный серп — и скрылась. Затмение.
Погрузившись у ложа Альваро в собственные тревоги, Исабель не замечала, какой шум поднялся в лагере. Она и понятия не имела, что люди перед своими циновками падали на колени. Что мужчины громко стенали, уткнувшись лицами в грязь. Что женщины плакали. Что дети цеплялись за матерей, обратив лица к небу. Что кругом царила паника. До неё ничего не долетало: ни крики ужаса, ни молитвы викария Эспиносы в церкви. Даже самого затмения она не заметила.
Она только следила за тем, как дышит муж, как судорожно ходит его грудь. Слышала только одно: хрип, раздававшийся в его лёгких. Видела только одно: слабеющее дыхание, колыхание, которое, боялась она, вот-вот прервётся. И она тоже холодела от страха. Теперь она знала, что Альваро, может быть, не доживёт до утра. Через несколько часов...