Королева и лекарь
Шрифт:
Кель не хотел богатств. Не жаждал власти и статуса. Не мечтал о владениях или хотя бы месте, которое мог бы назвать своим. Пускай он был старше брата, он никогда не завидовал Тирасу – законному сыну и наследнику престола. Тот принял груз ответственности с выдержкой и смирением, которых Келю недоставало, и чаще всего он бывал счастлив, созерцая спину ехавшего впереди короля или забывшись в пылу боя. Он всегда знал, кто он. Может, и не гордился этим особо, но знал.
Он был бастардом, внебрачным сыном покойного короля Золтева и служанки по имени Кора, которая одно время согревала постель его величества. Очень недолгое время. Она умерла при родах, и имя Келю дала повитуха: крик младенца напомнил ей клич кельской совы, который та издает перед атакой.
Но человек не определяется только происхождением. Его сущность не сводится к мечу, его размерам или боевым навыкам, и все, что Кель о себе знал, рухнуло и переменилось за один последний год. Ему пришлось принять ту часть себя, которую он прежде отрицал. Он был Одаренным. Одним из них. Одним из тех, кого он так боялся и ненавидел.
Осознание далось нелегко. Он словно всю жизнь боролся с морем, только чтобы обнаружить у себя чешую и жабры и понять, что родом он из морских глубин, а не ставит сети на берегу. Он больше не знал, кто он или в чем заключается его предназначение. А может, знал, но не мог смириться.
Ночью стало холоднее. После восхода солнца их снова оглушит жара: Квандун любил крайности. Нестерпимый зной днем и такой же холод ночью, устремленные ввысь пики и плоские равнины, короткие яростные дожди и следующие за ними периоды засухи, которые подчас длились месяцами. Жители Квандуна были пастухами и собирателями, ткачами и гончарами, но почти ничего не выращивали сами – не могли. Кель опять задумался о гнездовьях вольгар. Обычно они предпочитали топи. Если птицелюдей заметили в деревнях Квандуна, должно быть, они и правда дошли до крайнего отчаяния.
Внезапно с обрыва над ними раздался жуткий вой, и Луциан споткнулся от испуга.
– Стоять! – скомандовал Кель, и его люди немедленно подчинились: руки на эфесах мечей, глаза обшаривают каньон в поисках источника звука.
Наконец тьма шевельнулась, и на отвесной стене справа начали проступать остроконечные фигуры. Солем лежал за ними, но это оказались не деревенские дозорные, а всего лишь волки, чью ночную охоту они потревожили. Стая снова подняла вой, и лошади задрожали.
– Там кто-то есть, капитан, – вдруг заметил один из солдат, вглядываясь в темноту у подножия самой высокой скалы. – Мертвый или раненый. Волки хотят его забрать.
– Если это вольгар, он один, – сказал Джерик. – Волки не посмели бы сунуться к стае.
– Это не вольгар, – возразил Кель, но все-таки спешился и обнажил меч. – Айзек, Петер, Гиббус, оставайтесь с лошадьми. Остальные – за мной.
Отряд крадучись двинулся через кусты и сухую траву. Между бледными скалами действительно что-то было – что-то скрытое изменчивыми тенями. По воздуху прошла темная рябь, словно затрепетало на ветру крыло вольгара, – и Кель застыл, побуждая своих воинов сделать то же самое.
Видимо, тишина пришлась волкам не по вкусу, потому что с обрыва опять раздался одинокий вой, к которому вскоре присоединились голоса собратьев. Однако тени под стеной не шевельнулись, а рябь не прекратилась, и Кель двинулся дальше, не сводя глаз с подрагивающей темноты.
Еще несколько шагов, и луна разоблачила секрет. То, что они сперва приняли за крыло вольгара, было одеянием женщины, которая безжизненно скорчилась под обрывом. Даже во мраке ее волосы полыхали темным огнем – рыжие и обагренные кровью. Она лежала на спине с закрытыми глазами, и овал ее лица был так же бледен и недвижим, как и скалы вокруг. Руки женщины были раскинуты, словно, падая, она пыталась ухватиться за воздух.
Спина ее была странно изогнута, а одна нога подвернута под себя, но платье выглядело целым, и Кель не смог разглядеть на коже следов когтей или зубов. Причиной ее смерти стали не вольгары, а падение с обрыва. Джерик первым подбежал к женщине, упал перед ней на колени и коснулся белого горла с дерзостью, которой в их отряде обычно отличался Кель.
– Она еще теплая, капитан! И сердце бьется.
Темноту всколыхнула дюжина потрясенных вздохов, точно разом зашипел клубок змей. Женщина казалась такой… искалеченной.
– Что вы будете делать? – Джерик поднял взгляд на командира. Хоть он и не задал вопрос напрямую, смысл его был совершенно ясен. Джерик знал, что Кель – Целитель. Они все это знали и испытывали перед капитаном одновременно страх и трепет, с благоговением глядя, как он одним касанием руки воскрешает мертвых. Но Кель исцелял только тех, к кому был привязан, кто служил ему и кому служил он сам. И делал это нечасто. Да, он вылечил нескольких солдат. Своего брата. Королеву. Но он не мог отыскать силу там, где не было… любви. От этой мысли Кель внутренне горько рассмеялся – и только когда воины вокруг неловко заерзали, осознал, что позволил смешку сорваться с губ.
– Ступайте, – велел он коротко. – Возьмите Луциана и остальных лошадей и найдите место, где можно подождать.
Никто не двинулся. Все взгляды были прикованы к изувеченной женщине и лужице крови, чей запах приманил волков на обрыве. Волков, которые только и ждали ухода людей, чтобы забрать причитающуюся им добычу.
– Идите! – рявкнул Кель, опускаясь на колени. Он чувствовал, что тратит время, которого у него не было.
Солдаты наконец отступили – неохотно, точно волки наверху. Хоть они и не могли ослушаться приказа капитана, тот явно не вызывал у них одобрения. Джерик остался, но Кель знал, что он не уйдет.
– Я не смогу это сделать, пока ты смотришь, – сказал Кель резко. – Это слишком… личное.
– Я видел, как вы исцеляли раньше, капитан.
– Да, но это другое. Я ее не знаю. – Кель положил ладони женщине на грудь и тут же ощутил тепло ее сердца – упрямого и жадного до жизни даже несмотря на то, что тело умоляло избавить его от мучений. Он прислушался к ее песне в поисках хотя бы одной чистой ноты, которая направила бы его к ней. К ее духу, ее силе, ее сути.
– А вы представьте, что знаете, – мягко посоветовал Джерик. – Вообразите, как она… пышет жизнью. Бежит. Смеется. Флиртует.