КОРОЛЕВА КУБКОВ, КОРОЛЕВА ЖЕЗЛОВ
Шрифт:
Однако, никакой лестницы наверх, в Магазин-близнец, за порожком не обнаружилось. Коридор рывком уходил вправо и…. вниз.
Еще одна спичка уныло потухла.
Тата шморгнула носом.
Ослепленные пламенем глаза нехотя привыкали к кромешной темноте, плавно переходящей в кромешную, склепную тишину и обратно.
«Наверное, надо назад», – рассудила Тата и неуверенно обернулась.
Чернота. И позади, и впереди она была как будто одинаковой. Но чернота впереди все же казалась чуть более привлекательной, поскольку незнакомой.
А вот чернота сзади… С каждым мгновением становилась она все более недружелюбной. На нее все меньше хотелось смотреть. В нее не хотелось снова входить. Это была уже «использованная» чернота.
Но главное, там, за завесой плотного смрада, ее ждал Веталь и его глумливые приятели.
«Нет, назад никак нельзя», – с тяжелым вздохом решила Тата.
Она сделала три неуверенных шага. От тщетных попыток разглядеть что-либо у нее начали слезиться глаза.
Тата грубо растерла набрякшие веки пальцами и решила, что дальше будет идти в закрытыми глазами. Вытянув вперед руки. «Как робот», – подумала она и эта метафора очень ей понравилась. Она напоминала ей о мультфильмах, где роботам все нипочем.
Так она и двигалась – медленно, монотонно, механическими мелкими шажками слепой.
Все дальше удалялась Тата от Магазина, от «черепахи», от безмятежности своего медленно иссякающего детства.
Наконец удача как будто улыбнулась ей.
Коридор влился в коротенький, с бетонными кольцевыми наростами, проход, затем был шершавый пандус, ведущий в гору. Вскоре возник еще один тоннель, который вдруг сошелся с более просторным собратом, по дну которого протекала… речушка!
Тата обрадовалась ей, как радуются знакомому лицу в скучном заграничном отеле. Вода! По крайней мере, можно думать, что в воде кто-то живет. Ну кто-кто… рыбки какие-нибудь, головастики, червяки… Живые, добрые, глупые, твари. Вода облизывала ноги Таты жирным, теплым языком.
Беспечно чиркая спичками, Тата захлюпала вперед, прилежно прикусив губу. Как же она обрадовалась, когда за плавным поворотом тоннеля послышался задорный собачий лай!
Звуки эти не казались гулкими, ухающими, как если бы собака находилась в тоннеле. Да-да, доносились они откуда-то… снаружи! Из большого, напоенного летом мира!
Взволнованно дыша, Тата миновала поворот.
И застыла, сраженная на миг блаженной картиной – злая чернота редеет, истончается до серого мерцания и превращается… в столб медового света, пронзающего подземелье!
«Вот же классненько… Классненько!» – ликуя, прошептала Тата.
Она сощурилась, приглядываясь. Все так и есть! И это никакой не мираж!
Тату подхватила и понесла волна счастья.
Она задорно шагала по руслу тоннельного ручья, поднимая мириады мутных брызг.
Не прошло и пяти минут, как она оказалась в центре вожделенного золотого столба. Там ручей образовывал нечто вроде отмели. Тата откинула со лба мокрые от пота волосы, выбралась на отмель и посмотрела вверх.
Итак, она находилась совсем недалеко от поверхности. Метрах в трех-четырех.
Прямо над ней зияла дыра распахнутого канализационного люка. Когда-то к ней, по сделавшейся вдруг совершенно плоской стене тоннеля, вели железные скобы-ступени. Теперь их не было.
Тата закричала. Потом вновь позвала на помощь.
Но помогать никто не вызвался.
Она голосила еще долго, не столько уже уповая на подмогу, сколько стремясь выкричать, выдавить из себя воплем ту подрагивающую, тяжелую муть, которая облепила изнутри ее легкие, запрудила брюшину, свинцовой слизью обволокла горло.
Как ни странно, Тата не заплакала, как заплакал бы на ее месте всякий.
Она лишь насупилась и сглотнула, как глотала микстуры, горький ком отчаяния. Затем вынула из сумочки колоду, нашла в ней меня – без лишней скромности отмечу, что она доверяла мне больше других королей (злые языки утверждают, это оттого, что я напоминал Тате ее дядю Максима, бездетного инженера-атомщика) – и переложила меня в нагрудный карман джинсового сарафана.
Я не стал надоедать ей словами утешения. Сказать по правде, не было на них времени – она смотрела мне в глаза пять десятых секунды и за это крохотное времечко я должен был успеть сообщить ей кое-что полезное.
– У тебя в сумке органайзер. Если несколько его страниц вырвать и покрепче скрутить, получится хоть и быстрый, но все же факел.
Тата меня услышала. И, бросив прощальный взгляд на лжеспасительный люк, двинулась дальше.
Разветвление петлястого, похожего на кишку тоннеля, по которому она шла, не сворачивая, около часа, Тата предсказала наощупь – изменился рельеф стен. Подряпанный, заросший грибком бетон вдруг обратился оштукатуренным кирпичом. Штукатурка была сравнительно свежей и пахла привычно, буднично – подвалом, подъездом, стройкой – и куда отзывчивее отвечала на Татины касания. Да и изнуряющие гнилые миазмы как будто исчезли!
Тата решилась зажечь спичку (к слову, их теперь оставалось девять штук плюс одна сломанная). Подпалила факел (после некоторых колебаний она все же раздербанила дорогую вещь). И… о радость! Обнаружила… обнаружила вот что.
Тот отрезок кишки, что был отштукатурен, плавно шел вниз. Он казался более ухоженным и почти даже прохожим. А вот другой, существование которого она заподозрила по слабым токам воздуха, шел резко вправо и оканчивался ступеньками. Ступеньки эти вели наверх (направление интуитивно радовало Тату, ей просто физически хотелось света, как хочется есть или пить), но выглядели запыленными, доисторическими.
Так вверх или вниз?
И тут она вновь вспомнила про колоду в своей сумочке – то ли самый горластый из нас – Дурачина – смог до нее докричаться, то ли Отшельник дошептался. Она извлекла карты. И жестом, которым размазывают блинную жижу по сковороде, разложила нас рубашками вверх прямо на полу (в точности таким манером лет восемнадцать назад делала это начинающая гадальщица Алиса).
«Дорогие… люди из колоды! Пожалуйста… подскажите… что-нибудь!» – сбивчиво прошептала Тата. По дрожи ее пальцев было ясно: она вытащит всего одну карту, больше просто не решится.