Королева Маргарита
Шрифт:
От короля Португалии дона Себастьяна Фортуна меня избавила через посредство Филиппа II, который дал моей матушке не самую лестную характеристику умственных и физических способностей португальского жениха. И недвусмысленно намекнул, что Испании этот союз не по душе. Мои старания также принесли нужные плоды: португальцы и испанцы прекрасно поняли, что из меня не получится бессловесной супруги, тени своего мужа, и что я буду путать Испании и Португалии все политические карты своим умом и энергией. Значит, дона Себастьяна и крестовых походов не будет. Это хорошо…
Мне постоянно хочется плакать. Только нельзя этого показывать: малейший намек на то, что
Моя мать тоже внимательно наблюдает за мной. Чего она добивается? Нет, она вовсе не хочет сломать мою жизнь – тут все гораздо сложнее. Чтобы понять ее, нужно знать ее судьбу и ее характер.
Она по-своему любила моего отца. Любила упрямой любовью, глубокой и темной, как вода старого пруда. А он любил другую. Вся Франция прекрасно знала, что король Генрих II Валуа отдал сердце герцогине Диане де Пуатье. Но Екатерина Медичи – его жена, мать его детей. Она всю жизнь жестоко завидовала своей сопернице. Всю жизнь ненавидела легкость, с которой герцогиня обращалась с моим отцом, радость, с которой она жила; ненавидела способность Дианы многие годы оставаться привлекательной и безо всяких усилий удерживать около себя короля Франции. Моя мать ничего этого не умела и, как ни напрягала свою волю, не смогла этому научиться. Она не понимала и до сих пор не понимает, что усилиями воли этого не достичь, что это достигается противоположными средствами – свободолюбием, доверием к жизни, здравомыслием и веселым нравом.
Мысли и сердце своего мужа моя мать удержать не сумела. Но сделала все, чтобы удержать его формально, и преуспела в этом. Когда отец лежал на смертном одре, Диану де Пуатье к нему не пустили, хотя ее присутствие облегчило бы ему последние дни, как ничто другое… Но ее не пустили. Мать сама ухаживала за отцом, все время находилась около него, а после его смерти незамедлительно указала герцогине де Пуатье ее место.
Единственная гордость матери сегодня – это власть, положение, роль. Она прекрасно помнит, что отец ее не любил, но гордится тем, что у нее от него остались дети. Она знает, что ее ненавидят и за глаза зовут «мадам Змея», но не обижается – возможно, в глубине души ощущает себя Мелюзиной… [13]
13
Мелюзина – фея из кельтских и средневековых легенд, отмеченная заклятьем принимать облик змеи от талии и ниже каждую субботу. Мелюзина была несчастлива в замужестве, но преданно любила и защищала своих детей, которые не умели жить в мире друг с другом.
Она наслаждается тем, что от нее зависят. Она никогда не была счастлива – но заставляет себя быть довольной от сознания, что выполняет свой долг и хранит верность покойному мужу, который, дай ему волю, убежал бы от нее при первой возможности. А сейчас ее все сильнее раздражает, что я совсем не похожа на нее. Она с ужасом замечает, что я воплощаю в себе все то, чего она терпеть не может: легко нравлюсь мужчинам – и они нравятся мне; люблю жизнь, а вопросы власти меня не слишком волнуют; я непостоянна и наслаждаюсь этим, я не воспринимаю жизнь слишком серьезно, ценю свою свободу и не ограничиваю чужую…
Но мать хочет, чтобы я была такой же, как она. В глубине души она, конечно, понимает, что я никогда такой не стану, но не может с этим смириться, и ей овладевает злое желание сломать меня, покорить, заставить… И заодно понять. Она сделает все, чтобы запереть меня в проклятой железной клетке под названием «интересы королевской семьи». Она будет довольна, если я выйду замуж за ординарного человека, чья жизнь заранее определена властью и положением, и в конце концов смирюсь со своей судьбой. Буду не жить, а так же, как она, терпеть свою жизнь, находя удовольствие только в интригах и власти, буду не любить, а принадлежать мужу, которому до меня нет никакого дела. Только и останется, что гордиться титулом и на балах и приемах делать вид, что мы счастливы…
Моя мать искренне полагает, что уважать можно лишь того, кто не в ладу с собой и страдает. Счастливых и довольных собой и жизнью она считает пустышками, недолюбливает и презирает. Страдания для нее – естественная, необходимая и, более того, обязательная часть жизни. Она отказывается от счастья, которое рядом, выбирая то, которое далеко или вовсе невозможно. Поэтому ее и возмущает моя привычка радоваться сегодняшнему дню и любить тех, кто отвечает мне взаимностью.
И при всем этом я не могу сказать, что мать не любит меня. Она любит всех нас, ее детей, – но ее любовь ставит множество условий, как корона. Ее любовь одевает нас в дорогие, нарядные одежды, тяжелые, словно тюремные цепи. В мечтах матери мы, дети, похожи на нее как две капли воды и покорны ей внешне и внутренне. Поэтому любая наша попытка поступить по-своему, выбрать себе судьбу без ее участия кажется ей оскорблением, преступлением, предательством. И опасностью для нас, которую она бросается предотвращать так же отчаянно, как птица бросается на защиту своих птенцов. Трагедия в том, что она старается защитить нас именно от того, что может сделать нас счастливыми…
Кандидаты в мужья отпадают один за другим. Признаюсь, это радует меня, поскольку означает, что в мире все-таки существует справедливость и Фортуна на моей стороне. Ведь, пока ничего не решено, в душе живет надежда, даже если для нее и нет оснований.
В эти тяжелые дни я поняла одну вещь, за которую благодарна судьбе: для сохранения хоть какого-то подобия душевного покоя надо сделать все, от тебя зависящее, чтобы исправить положение. Пусть все попытки заведомо обречены на провал – зато потом не будет мучить мысль, что можно было что-то изменить, а я отказалась даже попробовать.
Я пытаюсь, как умею. Но грозовая туча неумолимо приближается, наливаясь свинцом, в ней уже сверкает молния… Теперь мать пришла к выводу, что будет лучше всего, если я выйду замуж за Генриха, принца Наваррского. Он протестант, и это выгодно политически. Вдруг это поможет успокоить вражду между двумя религиями и наконец остановить затянувшуюся войну?
Час от часу не легче. Генрих, принц Наваррский, будущий король Наварры. Звучит очень внушительно, но это королевство – провинциальная глушь на юге и горсточка немытых подданных-протестантов. А сам Генрих… я знаю его с детства, я же с ним выросла. Вечно взъерошенный рыжий сорванец с деревенскими манерами, от которого нестерпимо несет чесноком. И протестант! Ну неужели для меня во всей Европе не нашлось ни одного католика?!
В разговорах с матерью и придворными, которые, конечно, передают матери мои слова, я постоянно повторяю, что вопрос веры для меня принципиален, что я ни при каких обстоятельствах не сменю ее – и опасаюсь, что брак с протестантом может стать причиной неустранимых разногласий, раздоров и бед. Но мать неизменно отвечает мне:
– Я знаю, что вы ревностная католичка, дочь моя, и не сомневаюсь, что вы останетесь ею. Но союз с Наваррским может принести Франции мир и вернуть нам могущество, которое пошатнулось из-за религиозных войн. Это главное, а в остальном положитесь на меня.