Королева Марго
Шрифт:
«Сегодня в десять часов вечера, улица Арбр-сек, гостиница „Путеводная звезда“. Если придете — ответа не надо; если не придете — скажите „нет“ подателю письма.
Читая это письмо, Екатерина только улыбалась; она думала лишь о предстоящей своей победе, совсем забыв о том, какой ценой она ее достигла.
В конце концов, что такое Ортон? Верное сердце, преданная душа, красивый мальчик — вот и все! Само собой понятно, что это ни на одно мгновение не могло поколебать чашу холодных весов, на которых взвешиваются судьбы государств.
Окончив чтение, Екатерина сейчас же поднялась к баронессе де Сов и положила записку за зеркало.
Спустившись с лестницы, она встретила у входа в коридор командира своей охраны.
— Мадам, по распоряжению вашего величества лошадь оседлана, — сказал де Нансе.
— Дорогой барон, лошадь не нужна. Я поговорила с этим мальчиком — он оказался слишком глуп для той должности, какая ему предназначалась. Я брала его в лакеи, а он годен разве что в конюхи; я дала ему немного денег и выпустила черным ходом.
— А как же быть с поручением? — спросил де Нансе.
— С поручением? — переспросила Екатерина.
— Да, с тем, которое он должен был выполнить в Сен-Жермене; не желаете ли, ваше величество, чтобы я исполнил его сам или поручил кому-нибудь из моих подчиненных?
— Нет, нет! — возразила Екатерина. — У вас и ваших людей будет сегодня вечером другое дело.
И Екатерина ушла в свои покои, твердо надеясь, что сегодня вечером решится участь окаянного Беарнца.
VI
ГОСТИНИЦА «ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА»
Часа два спустя после описанного события, не оставившего никаких следов на лице Екатерины, баронесса де Сов, закончив свою работу у королевы-матери, поднялась в свои покои. Вслед за ней вошел Генрих Наваррский и, узнав от Дариолы, что заходил Ортон, пошел прямо к зеркалу и взял записку.
Как было сказано, записка гласила следующее:
«Сегодня в десять часов вечера, улица Арбр-сек, гостиница „Путеводная звезда“. Если придете — ответа не надо; если не придете — скажите „нет“ подателю письма».
Адресат не был указан.
«Генрих непременно пойдет на свидание, — подумала Екатерина. — Если даже ему и не захочется идти, то теперь сказать „нет“ некому».
В этом отношении Екатерина действительно не ошиблась. Генрих спросил об Ортоне, и Дариола сказала ему, что он ушел с королевой-матерью; но, найдя записку на своем месте и зная, что Ортон не способен на предательство, Генрих Наваррский перестал беспокоиться.
Как всегда, он пообедал у короля, который все время издевался над ошибками, какие делал Генрих на соколиной охоте сегодня утром. Генрих оправдывался тем, что он житель гор, а не равнин, но обещал Карлу изучить соколиную охоту. Екатерина была очаровательна и, встав из-за стола, увела к себе Маргариту на весь вечер.
В восемь часов вечера Генрих Наваррский, взяв с собой двух дворян, вышел с ними из Парижа в ворота Сент-Оноре, сделал большой крюк, вернулся в город со стороны Деревянной башни, переправился через Сену на пароме у Нельской башни, проехал вдоль реки до улицы Сен-Жак и здесь отпустил дворян под предлогом, что у него любовное свидание. На углу улицы Матюрен он увидал всадника, закутанного в плащ, и подошел к нему.
— Мант, — сказал всадник.
— По, — ответил король Наваррский.
Всадник сейчас же спешился. Генрих закутался в его плащ, забрызганный грязью, сел на его взмыленную лошадь, вернулся к улице Лагарп, снова переехал через Сену по Мельничному мосту, проехал вдоль набережной, свернул на улицу Арбр-сек и постучал в дверь мэтра Ла Юрьера.
Ла Моль сидел в знакомой нам зале и писал длинное любовное письмо, а кому писал — понятно. Коконнас в кухне вместе с мэтром Ла Юрьером наблюдал, как жарились на вертеле шесть куропаток, и спорил со своим приятелем трактирщиком о том, когда их надо снимать с вертела.
В это время постучался Генрих. Грегуар открыл дверь, отвел лошадь в конюшню, а приезжий вошел в залу, так топая сапогами по полу, точно хотел размять затекшие ноги.
— Эй! Мэтр Ла Юрьер! — крикнул Ла Моль, не поднимая головы от своего письма. — Вас тут спрашивает какой-то дворянин.
Ла Юрьер вошел, осмотрел Генриха с головы до ног, и так как плащ из грубого сукна не внушал ему большого уважения, спросил:
— Кто вы такой?
— Вот чудак! — сказал Генрих. — Вон тот дворянин сказал же вам, что я гасконский дворянин и приехал в Париж выслужиться при дворе.
— Что вам угодно?
— Комнату и ужин.
— Хм! У вас есть лакей? — задал Ла Юрьер свой обычный вопрос.
— Нет, — ответил Генрих, — но я возьму лакея, как только выслужусь.
— Я не сдаю господских комнат без лакейских, — ответил Ла Юрьер.
— Даже если я предложу вам за ужин золотой, с тем чтобы за остальное рассчитаться завтра?
— Ого! Уж очень вы щедры, дворянин! — сказал Ла Юрьер, подозрительно глядя на Генриха.
— Нет; собираясь провести вечер и ночь в вашей гостинице, которую мне очень хвалил один наш землевладелец, я пригласил сюда поужинать со мной моего приятеля. У вас есть хорошее арбуасское вино?
— У меня есть такое, какого не пивал и сам Беарнец.
— Отлично! Я заплачу за него отдельно. A-а! Вот и мой приятель!
В самом деле, дверь отворилась и пропустила другого дворянина, на несколько лет постарше первого, с длиннейшей шпагой на боку.
— Ага! Вы точны, мой юный друг! Явиться минута в минуту — это совершенно замечательно для человека, проделавшего двести лье, — сказал вошедший.
— Это ваш приглашенный? — спросил Ла Юрьер.
— Да, — ответил приехавший первым, подходя к молодому человеку с длинной шпагой и пожимая ему руку, — приготовьте нам поужинать.
— Здесь или в вашей комнате?