Королева Марго
Шрифт:
— Вот теперь, ваше величество, — сказал флорентиец Генриху, — можете делать что угодно.
Шарлотта протянула Генриху руку для поцелуя, затем уселась вполоборота, приготовляясь слушать Рене. Король Наваррский воспользовался паузой и вернулся на свое место, окончательно убедившись, что в уме парфюмера происходит какая-то чрезвычайно важная работа.
— Итак, что же? — спросила Шарлотта у Рене.
Флорентиец, видимо, собрал всю свою волю и повернулся к Генриху.
IV
СИР, ВЫ СТАНЕТЕ КОРОЛЕМ
— Сир, — обратился к Генриху Рене, — я пришел поговорить с вами о том, что давно меня интересует.
— О духах? — улыбаясь спросил Генрих.
— Да, ваше величество, пожалуй… о духах! — ответил Рене, подчеркнув последние слова.
— Говорите, я слушаю, этот предмет меня всегда очень занимал.
Рене взглянул на Генриха, пытаясь, независимо от слов, прочесть его тайные мысли; но увидав, что дело это совершенно безнадежное, продолжал:
— Сир, один мой друг должен на днях приехать из Флоренции: он давно занимается астрологией…
— Да, — прервал его Генрих, — я знаю, что это страсть всех флорентийцев.
— В содружестве с лучшими мировыми учеными он составил гороскопы самых именитых дворян в Европе.
— Так, так! — сказал Генрих.
— И поскольку род Бурбонов является вершиной самых знатных родов, так как ведет свое начало от графа Клермона, пятого сына Людовика Святого, то вы, ваше величество, можете быть уверены, что им составлен и ваш гороскоп.
Генрих стал слушать парфюмера еще внимательнее.
— А вы помните этот гороскоп? — осведомился король Наваррский с улыбкой, которой он попытался придать оттенок безразличия.
— О, — произнес Рене, утвердительно кивая головой, — такие гороскопы, как ваш, не забывают.
— В самом деле? — насмешливо проговорил Генрих.
— Да, сир; согласно указаниям гороскопа, вас ожидает блестящее будущее.
Глаза молодого короля невольно сверкнули молнией, тотчас погасшей в облаке равнодушия.
— Все эти итальянские оракулы — льстецы, — возразил Генрих, — а льстец — все равно что обманщик. Разве один из них не предсказал мне, что я буду командовать армиями? Это я-то!
Генрих расхохотался. Но наблюдатель, менее занятый собой, чем Рене, почувствовал бы в его смехе неестественность.
— Ваше величество, — холодно продолжал Рене, — гороскоп предвещает нечто большее.
— Он предвещает, что во главе одной из этих армий я одержу блестящие победы?
— Сир, больше этого.
— Ну, тогда вы увидите, что я стану завоевателем.
— Сир, вы станете королем.
— Святая пятница! Да я и так король, — сказал Генрих, пытаясь сдержать сильно забившееся сердце.
— Ваше величество, мой друг знает цену своим обещаниям; вы будете не только королем, вы будете и царствовать.
— Понимаю, — тем же насмешливым тоном продолжал Генрих Наваррский, — ваш друг нуждается в пяти экю, — не так ли, Рене? Ведь по теперешним временам такое пророчество сильно льстит тщеславию. Слушайте, Рене, я небогат, поэтому сейчас я дам вашему другу пять экю, а еще пять экю — когда пророчество осуществится.
— Сир, вы уже дали обязательство Дариоле, — заметила баронесса, — так не давайте слишком много обещаний.
— Мадам, надеюсь, что, когда настанет это время, ко мне будут относиться, как к королю; следовательно, если я сдержу даже половину своих обещаний, то все будут очень довольны.
— Ваше величество, — сказал Рене, — я продолжаю.
— Как, еще не все? — воскликнул Генрих. — Ну хорошо, если я стану императором — плачу вдвойне.
— Сир, мой друг везет с собой из Флоренции ваш гороскоп, еще раньше проверенный им в Париже и все время предвещавший одно и то же; кроме того, мой друг доверил мне одну тайну.
— Тайну, важную для его величества? — оживленно спросила Шарлотта.
— Думаю, что да, — ответил флорентиец.
«Он подыскивает слова, — подумал Генрих, не приходя мэтру Рене на помощь. — Высказать то, что у него на уме, как видно, нелегко».
— Так говорите же, в чем дело? — сказала баронесса.
— Дело вот в чем, — начал флорентиец, взвешивая каждое слово, — дело в тех слухах о разных отравлениях, которые недавно ходили при дворе.
Ноздри короля Наваррского чуть-чуть расширились — единственный признак повышения его внимания к разговору, принявшему нежданный оборот.
— А ваш флорентийский друг что-то знает об этих отравлениях? — спросил Генрих.
— Да, ваше величество.
— Как же, Рене, вы поверяете мне чужую тайну, а тем более имеющую такое важное значение? — спросил Генрих, стараясь, насколько возможно, придать своему голосу естественную интонацию.
— Этому другу нужен совет вашего величества.
— Мой?
— Что ж в этом удивительного, сир? Вспомните старого солдата, участника сражения при Акциуме; когда он судился, он просил совета у императора Августа.
— Август был адвокат, а я нет.
— Сир, когда мой друг поверил мне эту тайну, вы, ваше величество, находились в рядах протестантской партии, вы были первым ее вождем, а вторым был принц Конде.
— Что дальше? — спросил Генрих.
— Мой друг надеялся, что вы воспользуетесь вашим всемогущим влиянием на принца Конде и попросите его не питать вражды к моему другу.
— Объясните, в чем дело, Рене, если хотите, чтобы я вас понял, — сказал Генрих, не меняя выражения лица и тона.