Королева Марго
Шрифт:
— Король Владислав, ваше величество.
— Ах да, верно! — прошептала Екатерина. — А вы не знаете подробностей этого происшествия?
— У меня имеется старинная книга, где есть рассказ об этом, — ответил Рене.
— Хорошо, пройдем в другую комнату, и вы мне дадите почитать эту книгу.
Оба вышли из кельи, и Рене запер за собою дверь.
— Ваше величество, будут ли от вас какие-нибудь другие распоряжения насчет новых жертвоприношений?
— Нет-нет, Рене! Я пока вполне удовлетворена и этими. Подождем, не удастся ли нам добыть голову какого-нибудь приговоренного к смертной казни, тогда в день казни ты сговоришься с палачом.
Рене поклонился в знак согласия, затем, держа в руке свечу, подошел к полкам, где стояли книги, встал на стул, достал одну из книг и подал королеве-матери.
Екатерина раскрыла книгу.
— Что это такое? — спросила она. — «Како вынашивати и питати ловчих птиц, соколов и кречетов, дабы они соделались смелы, сильны и к ловле охочи».
— Ах, простите, ваше величество, я ошибся! Это руководство к соколиной охоте, составленное одним ученым из Лукки для знаменитого Каструччо Кастракани. Оно стояло рядом с той и переплетено в такой же переплет — я и ошибся. Впрочем, эта книга очень ценная; существует только три экземпляра ее на всем свете: один в венецианской библиотеке, другой был куплен вашим предком Лоренцо Медичи, но затем Пьетро Медичи подарил его королю Карлу Восьмому, проезжавшему через Флоренцию, а вот это — третий.
— Чту его за редкость, — ответила Екатерина, — но он мне не нужен: возьмите обратно ваше руководство.
И, передавая его левой рукой, она протянула правую руку к Рене за другой книгой.
На этот раз Рене не ошибся — другая книга была та самая, какую просила королева. Рене слез со стула, полистал книгу и подал Екатерине, открыв на нужной странице.
Екатерина села за стол. Рене поставил перед ней чародейскую свечу, и при ее синеватом свете Екатерина вполголоса прочла несколько строк.
— Хорошо, — сказала она, закрывая книгу, — тут все, что мне хотелось знать.
Она встала, оставив книгу на столе, но унося в своем уме мысль, которая только зарождалась и должна была еще созреть.
Рене со свечой в руке почтительно ожидал, когда королева-мать, видимо, собиравшаяся уходить, даст ему новые распоряжения или обратится с новыми вопросами.
Екатерина, склонив голову и приложив палец к губам, молча сделала несколько шагов.
Затем вдруг остановилась перед парфюмером, вскинула на него широко раскрытые, прямо устремленные, как у хищной птицы, глаза и сказала:
— Признайся, ты сделал для нее какое-то приворотное зелье?
— Для кого? — спросил, затрепетав, Рене.
— Для Сов.
— Я, ваше величество? Никогда! — ответил Рене.
— Никогда?
— Клянусь душой, ваше величество.
— А все-таки тут не без колдовства; он влюблен в нее безумно, хотя никогда не отличался постоянством.
— Кто, ваше величество?
— Он, проклятый Генрих! Тот, кто наследует моим трем сыновьям и назовется Генрихом Четвертым, а ведь он сын Жанны д’Альбре!
Последние слова ее сопровождались таким вздохом, что Рене вздрогнул, вспомнив о пресловутых перчатках, которые он приготовил по приказанию Екатерины для покойной королевы Наваррской.
— Разве он бывает у нее? — спросил Рене.
— Все время.
— А мне казалось, что король Наваррский окончательно вернулся к своей супруге.
— Комедия, Рене, комедия! Не знаю, в каких целях, но все точно сговорились обманывать меня. Даже Маргарита, моя собственная дочь, и та настроена против меня. Возможно, она тоже рассчитывает на смерть своих братьев, — быть может, надеется стать французской королевой.
— Да, возможно, — сказал Рене, опять уйдя в свою думу и откликаясь, как эхо, на страшное подозрение королевы-матери.
— Ну, мы еще посмотрим! — сказала Екатерина и направилась к входной двери, полагая, вероятно, что ни к чему сходить по потайной лестнице, поскольку была уверена, что она здесь одна.
Рене шел впереди, и через несколько секунд они оба стояли в лавке парфюмера.
— Ты обещал мне новые притирания для рук и губ, — сказала она, — теперь зима, а ты ведь знаешь, как моя кожа чувствительна к холоду.
— Я уже позаботился об этом, ваше величество, и все принесу вам завтра.
— Завтра ты не застанешь меня раньше девяти-десяти часов вечера. Днем я занята делами благочестия.
— Хорошо, ваше величество, я буду в Лувре в девять часов вечера.
— У баронессы де Сов красивые губы и руки, — небрежно заметила Екатерина. — А какую мазь она употребляет?
— Для рук, ваше величество?
— Да, для рук.
— Мазь на гелиотропе.
— А для губ?
— Для губ она будет теперь употреблять новый опиат моего изобретения; завтра я принесу коробочку такого опиата вашему величеству, а заодно и ей.
Екатерина задумалась на одно мгновение.
— Она действительно красива, — промолвила королева-мать, словно отвечая самой себе на какую-то тайную мысль, — и нет ничего удивительного, что Беарнец влюбился в нее по уши.
— А главное, она предана вашему величеству, по крайней мере, мне так кажется, — сказал Рене.
Екатерина усмехнулась и пожала плечами.
— Если женщина любит, — сказала она, — разве она может быть предана кому-нибудь другому, кроме своего любовника? А все-таки, Рене, какое-то приворотное зелье ты ей изготовил!
— Клянусь, нет!
— Ну ладно, оставим этот разговор. Покажи-ка мне свой новый опиат, от которого ее губки станут еще румянее и свежее.
Рене подошел к полке и показал на шесть одинаковых круглых серебряных коробочек, стоявших в ряд, одна к другой.
— Вот то единственное приворотное зелье, какое она просила у меня, — сказал Рене. — И как вы, ваше величество, совершенно верно изволили заметить, эту мазь я делал исключительно для баронессы де Сов, так как ее губы настолько чувствительны и нежны, что трескаются и от солнца и от ветра.