Королева Марго
Шрифт:
— Да, в наших комнатах.
— Видите ли, в чем дело… Вы ведь думали, что я убит, не так ли?
— Конечно.
— Согласитесь, что коль вы ошиблись, так и я мог ошибиться.
— То есть подумать, что и мы убиты? Конечно, вы могли это предполагать.
— Ага! Вот, вот! А так как вы погибли, не оставив завещания… — продолжал мэтр Ла Юрьер.
— Что же дальше?
— Я подумал… Я был неправ, теперь я это вижу…
— Так что же вы подумали?
— Я подумал, что могу быть вашим наследником.
— Ха-ха-ха! — рассмеялись молодые люди, глядя на комичное выражение его лица.
— Но при всем том я очень доволен, что вижу вас в живых!
— Короче говоря, вы продали наших лошадей? — сказал Коконнас.
— Увы! — ответил Ла Юрьер.
— А наши чемоданы? — спросил Ла Моль.
— О-о! Чемоданы — нет! — воскликнул Ла Юрьер. — Только то, что было в них.
— Скажи, Ла Моль, — спросил Коконнас, — ну не наглый ли прохвост? Не выпотрошить ли нам его?
Угроза, видимо, сильно подействовала на мэтра Ла Юрьера, если он решился сказать:
— Мне думается, это можно уладить.
— Слушай, — сказал Ла Моль, — ни у кого нет с тобой таких счетов, как у меня.
— Разумеется, граф! Я помню, что в умопомрачении имел дерзость пригрозить вам.
— Да — пулей, пролетевшей только на два пальца выше моей головы.
— Вы так думаете?
— Уверен.
— Раз вы уверены, господин Ла Моль, — сказал Ла Юрьер, с невинным видом поднимая кастрюльку, — я ваш покорный слуга и не стану вам возражать.
— Я со своей стороны не требую от тебя ничего… — сказал Ла Моль.
— Неужели, граф?
— …кроме одного…
— Ай-ай-ай! — произнес Ла Юрьер.
— …кроме обеда для меня и моих друзей, когда я буду бывать в твоем квартале.
— Ну конечно! — радостно воскликнул Ла Юрьер. — Всегда к вашим услугам, граф, всегда к услугам!
— Значит, договорились?
— С дорогой душой… А вы, господин Коконнас, — продолжал хозяин, — подписываетесь под договором?
— Да, но так же, как мой друг, — с одним условием…
— С каким?
— С тем, что вы передадите графу Ла Молю пятьдесят экю, которые я ему должен и отдал вам на хранение.
— Мне, ваше сиятельство?! Когда же это?
— За четверть часа до того, как вы продали мою лошадь и мой чемодан.
Ла Юрьер подмигнул ему и сказал:
— A-а! Понимаю!
После чего он подошел к шкафу, достал оттуда пятьдесят экю и монету за монетой вручил их Ла Молю.
— Отлично! — сказал Ла Моль. — Отлично! Подайте нам яичницу. А пятьдесят экю пойдут Грегуару.
— Ого! — воскликнул Ла Юрьер. — Ей-Богу, господа дворяне, у вас широкая душа, и я ваш на жизнь и на смерть!
— В таком случае, — сказал Коконнас, — сделайте нам яичницу сами, не жалея ни сала, ни масла. — Затем, посмотрев на стенные часы, прибавил: — Ты прав, Ла Моль, нам ждать еще три часа, так лучше провести их здесь, чем неизвестно где. Тем более что отсюда, если не ошибаюсь, рукой подать до моста Сен-Мишель.
И молодые люди пошли к столу в ту самую дальнюю комнату, где они сидели в знаменитый вечер 24 августа 1572 года и где Коконнас предложил Ла Молю играть в карты на любовницу, которая выпадет на долю первому из них.
К чести обоих молодых людей надо сказать, что в этот вечер ни тому, ни другому не приходило в голову сделать такого рода предложение.
Часть третья
I
ЖИЛИЩЕ МЭТРА РЕНЕ, ПАРФЮМЕРА КОРОЛЕВЫ-МАТЕРИ
В те времена, о которых мы повествуем, в Париже для перехода через реку из одной части города в другую было только пять деревянных и каменных мостов; все пять мостов вели к центральной части города. Это были Мельничный мост, Рыночный мост, мост собора Нотр-Дам, Малый мост и мост Сен-Мишель.
В других местах, где требовался переезд, ходили паромы, плохо ли, хорошо ли заменявшие собой мосты.
На мостах стояли дома, как до сих пор еще стоят на Ponte Vecchio [7] во Флоренции.
Из всех пяти мостов, имевших каждый свою историю, пока займемся только одним — мостом Сен-Мишель.
Мост Сен-Мишель был выстроен из камня в 1373 году; несмотря на его видимую прочность, разлив Сены 31 января 1408 года его разрушил, но не весь, и в 1416 году он был заменен деревянным; в ночь на 16 декабря 1547 года его опять снесло; около 1550 года, то есть за двадцать два года до событий нашего повествования, мост вновь перестроили из дерева, и хотя теперь он требовал починки, его считали еще крепким.
7
Старый мост.
Среди домов, стоявших вдоль моста, против островка, на котором в свое время сожгли тамплиеров, а теперь покоятся устои Нового моста, обращал на себя внимание дом, обшитый досками, с широкой крышей, нависавшей над ним, как веко над огромным глазом. Единственное окошко второго этажа над крепко запертыми окном и дверью в нижнем этаже светилось красноватым светом, привлекавшим взоры прохожих к низкому широкому фасаду с пышной золоченой лепкой, выкрашенному в синий цвет. Верхний этаж был отделен от нижнего своеобразным фризом с изображением целой вереницы чертей в самых забавных позах, а между фризом и окном в нижнем этаже протянулась вывеска в виде широкой, тоже синей ленты с такою надписью:
«Рене, флорентиец,
парфюмер ее величества королевы-матери».
Дверь этой лавочки, как мы сказали, была плотно закрыта и заперта засовами; но лучше, чем засовы, предохраняла лавку от ночных налетов слава ее хозяина, настолько страшная, что все, проходившие по мосту Сен-Мишель, спешили перейти в этом месте на противоположную сторону, точно боясь, как бы колдовские чары не поразили их сквозь стену.
Больше того — как только мэтр Рене поселился на мосту Сен-Мишель, соседи справа и слева от дома парфюмера, несомненно опасаясь лишиться доброго имени в результате такого соседства, один за другим поудирали из своих квартир, и, таким образом, оба дома, примыкавшие к дому Рене, уже давно были покинуты жильцами и заколочены. Однако, несмотря на заброшенность и запустение этих домов, ночным прохожим доводилось видеть в них пробивавшийся сквозь щели в запертых ставнях свет; они уверяли, будто слышали там звуки, похожие на стоны, а это доказывало, что какие-то живые существа бывали в этих двух домах; но оставалось неизвестным, принадлежали ли эти существа к земному миру.