Королева Марго
Шрифт:
Карл свистал, звал — собака не появлялась. Он сделал еще шага четыре вперед, и, когда пламя свечи осветило дальний угол комнаты, он увидел в этом углу неподвижную массу, лежавшую на паркете.
— Ко Мне, Актеон! Ко мне! — крикнул Карл и свистнул еще раз.
Собака не пошевелилась.
Карл подбежал и потрогал ее; бедное животное уже окоченело. Из перекошенной болью пасти собаки вытекло на пол несколько капель желчи, смешанной с кровавой пенистой слюной. Собака нашла в Оружейной берет хозяина и решила умереть, положив голову на вещь, олицетворявшую для нее ее друга…
Это зрелище заставило его забыть о своей боли и вернуло ему всю его энергию, у него в жилах закипела ярость, он хотел крикнуть, но короли, скованные собственным величием, не могут свободно поддаться первому порыву, который любой другой человек может обратить на пользу своим страстям или самозащите. Поняв, что здесь кроется предательство. Карл промолчал.
Он встал на колени около собаки и опытным взглядом осмотрел ее труп. Глаза остекленели, красный язык был весь в язвах и гнойничках. Болезнь была такой необычной, что Карл вздрогнул.
Король снова надел перчатки, которые заткнул было за пояс, приподнял посиневшую губу собаки, чтобы осмотреть зубы, и в промежутках между острыми клыками и на их кончиках обнаружил прилипнувшие к ним беловатые кусочки.
Он вытащил эти кусочки и увидел, что это бумага.
Около бумаги опухоль была больше, десны вздулись, а слизистая оболочка была, словно разъедена купоросом.
Карл внимательно осмотрел все кругом. На ковре валялись два-три обрывка бумаги, похожей на ту, какую он обнаружил в пасти собаки. На одном обрывке, побольше других, сохранились остатки гравюры.
Когда Карл разглядел кусочек этой гравюры с изображением дворянина на соколиной охоте, которую Актеон вырвал из охотничьей книги, волосы у него встали дыбом.
— А-а! Книга была отравлена, — побледнев сказал он. И тут он внезапно вспомнил все.
— Тысяча чертей! — вскричал он. — Ведь каждую страницу я трогал пальцем и каждый раз брал его, в рот, чтобы смочить слюной! Вот откуда мои обмороки, боли, рвота… Я погиб!
Под гнетом этой страшной мысли Карл на мгновение замер. Потом с глухим рычанием вскочил и бросился к двери Оружейной палаты.
— Мэтра Рене! — крикнул он. — Мэтра Рене, флорентийца! Пусть сейчас же сбегают на мост Михаила Архангела и приведут его! Чтобы через десять минут он был здесь! Пусть кто-нибудь из вас скачет туда верхом и пусть возьмет запасную лошадь для Рене, чтобы поскорее вернуться! А если придет мэтр Амбруаз Паре, велите ему подождать!
Один из телохранителей бегом бросился исполнять приказание.
— О-о! — прошептал Карл. — Я должен был бы приказать пытать всех подряд — вот тогда-то я узнал бы, кто дал эту книгу Анрио!
С каплями пота на лбу, с судорожно стиснутыми руками, с вздымающейся грудью, Карл стоял на месте, не сводя глаз с трупа собаки.
Через десять минут флорентиец робко и не без тревоги постучал в дверь короля. Существует такая совесть, в которой никогда не бывает чистого неба.
— Войдите! — сказал Карл.
Появился парфюмер. Карл подошел к нему с повелительным видом, со сжатыми губами.
— Ваше величество! Вы посылали за мной? — весь дрожа, спросил Рене.
— Вы ведь хороший химик, не так ли?
— Государь…
— И вы знаете то, что знают лучшие врачи?
— Ваше величество, вы преувеличиваете.
— Так говорила мне матушка. А кроме того, я доверяю вам и предпочитаю посоветоваться с вами, чем с кем-либо еще. Так вот, — продолжал он, указывая на труп животного, — посмотрите, прошу вас, что там такое между зубами собаки, и скажите, отчего она издохла.
В то время как Рене со свечой в руке нагнулся до земли не столько для того, чтобы исполнить приказание короля, сколько для того, чтобы скрыть свое волнение. Карл стоял, не спуская с этого человека глаз, и ждал с вполне понятным нетерпением его слова, которое должно было стать либо его смертным приговором, либо залогом его выздоровления.
Рене вынул из кармана нечто вроде скальпеля, раскрыл его и кончиком отделил от десен борзой приставшие к ним кусочки бумаги; затем он долго и внимательно разглядывал желчь и кровь, сочившиеся из каждой ранки.
— Государь! — с трепетом сказал он. — Симптомы весьма печальные.
Карл почувствовал, как холодная струя пробежала по его жилам и залила сердце.
— Да, — сказал он. — Собака была отравлена, не так ли?
— Боюсь, что так, государь.
— А каким ядом?
— Думаю, что минеральным.
— Можете ли вы точно установить, что она была отравлена?
— Да, конечно, вскрыв и исследовав желудок.
— Вскройте! Я хочу, чтоб у меня не осталось никаких сомнений.
— Надо будет позвать кого-нибудь помочь мне.
— Я вам помогу, — сказал Карл.
— Вы, государь?
— Да, я. А если она отравлена, какие симптомы мы обнаружим?
— Красноту и травовидное поражение оболочки желудка.
— Что ж, приступим! — сказал Карл.
Рене одним ударом скальпеля вскрыл грудь борзой и обеими руками с силой раздвинул ее стенки, а Карл, опустившись на одно колено, светил ему судорожно стиснутой, дрожащей рукой.
— Смотрите, государь, — сказал Рене, — смотрите: вот явные следы отравления. Вот именно такая краснота, о которой я говорил вам, а что касается прожилок, похожих на разросшийся корень растения, то их-то я и назвал травовидным поражением. Я здесь нашел все, что искал.
— Значит, собака отравлена?
— Да, государь.
— Минеральным ядом?
— По всей вероятности.
— А что ощущал бы человек, нечаянно проглотивший этот яд?
— Сильную головную боль, такое жжение внутри, точно он проглотил горячие угли, боли во внутренностях, тошноту.