Королева морей
Шрифт:
Наконец боль, видимо, немного отпустила, муж попил воды. Асия вытерла его потное лицо платком. Он отдышался и заговорил опять, но уже не так бодро и внятно. Асия напряглась, боясь пропустить важное. Язык она еще знала не так хорошо, чтобы свободно слушать и понимать.
— У меня одна навязчивая мысль не выходит из головы, Асия, — шептали его губы, тонкие и сухие. — Я чувствую большую ответственность за тебя. У меня мало времени осталось, а сделать надо так много. Наверное, так всегда бывает. Когда конец близок, не хватает времени. А оно бежит неудержимо и нам не подвластно, — он замолчал, и лоб его нахмурился.
— Трудно тебе придется, Асия. Душа твоя свободная и гордая, а наши шейхи не любят таких женщин. Не спорь с ними. Слушай и делай смиренное лицо. Я не оставлю тебя нищей, а аллах особо благоволит к богатым. Богатство откроет тебе двери даже в сердца наших шейхов, но будь осторожна и скромна.
— Господин мой! Я буду вечно помнить слова ваши! Я не огорчу вашей памяти, господин. Не тревожьте себя дурными мыслями!
— Погоди, Асия. Я скоро закончу завещание, и ты не будешь в нем забыта. Но не думай, что тебе так легко отдадут все то, что я завещаю тебе. Поэтому я отдаю тебе все драгоценности, какие у меня есть, а остальное пусть достанется моим сыновьям. Не перебивай меня, дочь моя, — вяло подняв руку, прошамкал старик, заметив, что Асия пытается говорить. — С этими маленькими камушками тебе легче будет сохранить свободу и устроить свою жизнь, — с этими словами старик протянул руку к низкому столику, стоявшему рядом у изголовья. — Вот, возьми себе, Асия, и никому не показывай и не говори ничего. Охотников завладеть этим найдется немало.
Асия неуверенно взяла тяжелую шкатулку красного дерева, окованную серебром и инкрустированную перламутром.
— Открой и взгляни, дочь моя, — сказал Абу-Мулайл, протягивая ей крохотный бронзовый ключик. — Теперь это твое, Асия, и оно даст тебе все, чего потребуется в жизни.
Асия легко открыла шкатулку. Под бархатной крышкой она увидела массу камней, засиявших миллионами искр от огня светильника. Тут лежали сапфиры, изумруды, рубины и бриллианты. Множество колец, серег и браслетов мешались с подвесками, монистами и еще многими драгоценными вещами, названия которых Асии были не знакомы.
— Это я берег для черного дня, который всегда может посетить купца, даже такого богатого, как я, — сказал Абу-Мулайл, любовно перебирая камни в шкатулке. — Храни и пользуйся, дочь моя. Мне уже ничего не понадобится, а твоя жизнь только начинается. Я не могу сказать, сколько это стоит, но думаю, что много. Оценщик скажет точно, но это не к спеху. А в завещании об этом даре тоже будет сказано. Это оградит тебя от притязаний родственников.
Асия в изумлении не могла произнести ни слова и сидела завороженная, не смея тронуть сверкающее содержимое шкатулки.
— И не подпускай к себе больше Шахаба. Он жаден и для достижения своих целей не остановится ни перед чем. Будь осторожна и уходи теперь. Дай мне побыть одному, Асия. Я устал, — он закрыл глаза и Асия, помедлив немного, вышла на цыпочках из комнаты, завернув в покрывало свои драгоценности.
Глава 28
СТРАШНЫЕ ТЕРЗАНИЯ
Асия, одуревшая от счастья, до вечера находилась в полусознательном состоянии, бродила по комнате и лихорадочно обдумывала случившееся за день. Она не могла прийти в себя и только бормотала в смятении себе под нос:
— Господи, неужели ты обратил свой взор на меня, ничтожную рабу твою! Так не оставляй меня своим вниманием! Вразуми, как мне поступить дальше? Убереги и охрани, Господи!
Ночь прошла в жутких кошмарах. Шкатулка, спрятанная на самом дне сундука, так возбуждала, что сон не шел к женщине. Страхи, один ужаснее другого, наваливались на нее, она вскакивала, прислушивалась, искала кинжал, заготовленный и припрятанный на всякий случай. Потом долго не могла успокоиться и прислушивалась к звукам караван-сарая, ожидая появления грабителей или хотя бы аль-Музира. Аль-Музир! А что будет с ней, если он продолжит свои делишки? Голова шла кругом. Асия уже стала ненавидеть эту шкатулку, которая так терзала ее душу и воображение.
Утром Асия, злая и невыспавшаяся, долго бродила по берегу бурного моря, поглядывая на сопровождавших ее слуг. Она едва сдерживала себя, хотелось кинуться в свою комнату и проверить, цела ли шкатулка. Сафа казалась ей сообщницей всех жуликов, какие только могли оказаться в этом паршивом городишке, и она не отпускала ее от себя ни на шаг.
Вдруг новая мысль осенила ее. Она остановилась как вкопанная и не замечала набегавших на ноги волн, пока Сафа не окликнула госпожу:
— Ханум, ханум! Вы замочили ноги, вы простудитесь!
— Пустое, Сафа, — ответила рассеянно Асия. — Скажи лучше, где сейчас Шахаб? Ты должна знать, проныра.
— Госпожа, он мне не докладывает о своих делах, но думаю, что найти его будет нетрудно. Городок маленький, и если вы подождете, то я найду его.
— Нет, нет! Не сама, Сафа! Пошли кого-нибудь за ним. Пусть придет ко мне в комнату. Я возвращаюсь!
Через час Шахаб появился у Асии и недовольно уставился на нее.
— Асия, зачем я тебе понадобился? У меня дел много, отец поручает их в таком количестве, что мотаюсь весь день туда-сюда.
— Не тараторь, Шахаб, — ответила спокойно Асия и удивилась, что на этот раз он ничего не возбудил в ней, кроме настороженности. — У меня к тебе важный разговор, и я думаю, что ты поймешь меня правильно.
— Какие у тебя могут быть важные разговоры, Асия? Живешь, как птаха, и ни о чем не думаешь. Сплошной кейф всю жизнь.
— Это далеко не так, и виной тому ты, Шахаб.
— Я? — и Шахаб состроил невинное выражение лица и удивленно поднял свои изумительные брови.
— Что ты наглец без совести и стыда, я уже догадалась, но теперь это не имеет большого значения, Шахаб. Дело в другом. И не перебивай меня. О наших шашнях известно аль-Музиру!
— Как! Откуда ты узнала? — в голосе Шахаба слышались нотки страха и растерянности.
— Вот видишь, Шахаб, и тебе стало не по себе. А что нам грозит от такого поворота дел? Ведь мой господин и твой отец не станет нас по головам гладить, узнай он про такое. И тебе не избежать его гнева.
— Да что же делать-то, Асия?! Ты меня совсем оглушила. О аллах! Смилуйся и помоги! — и он истово огладил лицо и бородку.
— Делай что хочешь, но аль-Музир не должен донести эту весть до нашего благодетеля и твоего отца. Я просила его обождать до утра, но не уверена, что он выдержит.