Королева Ортруда
Шрифт:
Ортруда опять прервала его. Её глаза смеялись, но на страстно-алых губах её не было улыбки, когда она говорила:
— А доктор Меччио твёрдо убеждён в том, что социалистический строй неизбежен.
— О, да! — воскликнул Виктор Лорена, — все эти демагоги ораторствуют с видом людей, обладающих несомненною истиною. Они гордо распустили над Европою павлиний хвост якобы научной теории. Но они скромно умалчивают о том, что и наука, и жизнь уже внесли немало опустошений в их первоначальные положения. Лет сорок тому назад они предсказывали, что капиталы и земли будут собираться в руках всё меньшего и меньшего количества владельцев. Действительность показала совершенно обратное: и земли, и капиталы быстро раздробляются, число землевладельцев и мелких капиталистов растёт.
— Что ж, — возразила королева Ортруда, — теоретические промахи всегда возможны, но они, как мы видим, не подрывают силы этого движения.
— Да, до поры, до времени, — сказал Виктор Лорена. — Социализм силён только до тех пор, пока он ещё остаётся в области приятных мечтаний и очаровательных обещаний. Чем более несбыточны эти мечты, чем нелепее и невозможнее эти фантастические обещания, тем охотнее верят им люди, — те нищие духом, которые готовы верить, что улучшения своей участи они добьются не своим личным трудом, не своею личною борьбою за блага жизни, а только таким преобразованием общества, которое обеспечивало бы каждому лентяю безбедное существование в обмен за кое-какую работу.
— Однако, — тихо сказала королева Ортруда, — одни боятся этого учения, другие ему верят.
— Правительства боятся социализма, — говорил Виктор Лорена, — и совершенно напрасно. Народы ему верят, — но их он в конце концов обманет, как и всякое учение химерическое, более религиозное, чем научное, более возбуждающее надежды, чем опирающееся на строгие доводы разума.
— А всё-таки, — сказала королева Ортруда, — эти строгие доводы разума не удержат пролетариат, доведённый до отчаяния, от его выступлений. И кто знает, к чему это приведёт нас!
— Выступления пролетариата, — возразил Виктор Лорена, — заранее обречены на неудачу. Современный человек слишком индивидуалист, чтобы поднять бремя социалистического строя. Время скоро покажет народам всю деспотическую сущность этих мечтаний, и всю научную несостоятельность этой теории, такой стройной на первый взгляд, и даже, я бы сказал, слишком стройной.
— Итак, — спросила Ортруда, — дорогой господин Лорена, вы настроены оптимистически?
— Да, ваше величество, — со своею обычною уверенностью ответил Виктор Лорена.
— А всё это движение, которое мы наблюдаем? — спрашивала опять Ортруда.
— Конечно, — говорил Лорена, — назревает необходимость некоторых перемен, но это вовсе не так опасно, как думают многие мнительные люди. Положение рабочих в некоторых отраслях промышленности, действительно, следует улучшить, и мы это сделаем. Вообще, мы пойдём вовремя на минимум необходимых уступок, — и только.
— Стало быть, бояться нечего? — с неопределённою улыбкою спросила Ортруда.
Лорена уверенно сказал:
— Готов поручиться чем угодно, ваше величество, что решительно нечего бояться Я смотрю прямо в глаза будущему с большими и светлыми надеждами и без малейших опасений.
Королева Ортруда встала. Сказала с любезною улыбкою, одною из тех, которые так привычны, что их даже не замечают:
— Благодарю вас очень, дорогой господин Лорена. Вы совершенно рассеяли все мои сомнения.
Виктор Лорена поцеловал протянутую ему руку Ортруды, почтительно откланялся и ушёл. С лёгкою насмешливою улыбкою смотрела за ним Ортруда. Она думала, что самоуверенность его не умна, и что осведомлённость его в теориях весьма поверхностна.
Ортруда ненадолго осталась одна. Думы её были печальны, и душа её была омрачена. Она томилась тёмными, но мрачными предчувствиями скорби неутешной. Зенитный час её жизни был слишком ясен, как перед грозою. Таким безоблачным казался ей доныне облик милого её Танкреда, — лучезарный образ, созданный её пылким воображением, щедро наделённый всеми достоинствами, которые она хотела в нём видеть.
Светлый лик! И так непонятна в его ярком озарении подстерегающая, по пятам крадущаяся за Ортрудою печаль. Или это — чародейный голос, предвещательный, из тёмной глубины восходящий?
От королевы Виктор Лорена прошёл к принцу Танкреду, — ещё накануне получил oт него пригласительную записку.
В последнее время принц Танкред всё чаще и чаще искал случаев поговорить с Виктором Лорена. Министр от этих встреч не уклонялся, и часто, по приглашениям Танкреда, заходил к нему после докладов у королевы; иногда и перед ними. Всегда для таких приглашений у Танкреда находился какой-нибудь благовидный предлог, что-нибудь из спортивной или светской жизни. И всегда разговор очень скоро переходил на то, что Танкред принимался развивать снова свои великолепные планы, — об усилении флота, о колониях в Африке и на островах Тихого океана, о союзе с Англиею, о Латинской империи.
Виктор Лорена думал, что понимает, почему принц Танкред так занят мечтами о всех этих странных и опасных авантюрах. Он отлично знал, что Танкред в последние годы всё более запутывается в долгах. Танкред влюблялся быстро и часто. Расходы его на любовниц становились наконец слишком велики. Притом же ему приходилось платить многим за молчание, чтобы Ортруда продолжала оставаться по-прежнему в блаженном неведении. Вот эта нужда в деньгах, всё возраставшая с годами, и толкала Танкреда к политическим и финансовым авантюрам, и заставляла его не избегать связи с банкирами и с биржевиками. Случалось ему даже иногда в прилично скрытых формах торговать своим влиянием. Поддерживать наилучшие отношения с министерством было для него очень важно.
Лорена никогда не спорил с принцем Танкредом по существу, и соглашался на словах со всем, что говорил ему Танкред. При данных обстоятельствах принц Танкред казался ему человеком полезным для кабинета. Влияния и связи партии, втихомолку группировавшейся около Танкреда, партии военных честолюбивцев и шовинистов, входили в расчёты хитрого министра, который не прочь был воспользоваться тем, что в среде этой партии было не мало людей, искусившихся в придворных интригах. Политик осторожный и ловкий, Виктор Лорена был уверен, что на этом, хотя и скользком, пути его не завлекут дальше, чем он сам захочет. Он надеялся, что в обмен на фразы сочувствия и на кое-какие обещания сумеет, по крайней мере, укрепить своё личное влияние в высоких сферах. И потому в разговорах с Танкредом он до небес превозносил его государственный ум. Только уклонялся от всякого решительного шага. Говорил, что к осуществлению этих планов следует приступать очень осторожно. Находил многие трудности и помехи.