Королева Ортруда
Шрифт:
Глава сорок четвертая
Вечером у королевы Клары был большой бал.
Как всегда в таких случаях, приглашённые собрались заранее, до часа, назначенного для выхода королев. Во внутренние покои, где отдыхала после обеда Ортруда, порою слабо доносился далёкий, лёгкий гул голосов и шагов, неприятно раздражая Ортруду. Из открытых окон влёкся шипящий звук от непрерывно подъезжавших экипажей.
Как хорошо там, в подземельи, где тьма и мечта, где только редкие капли падают с высокого свода в воду! Ах, зачем же эта жемчужная диадема! И к чему бриллианты и сапфиры надменной звезды!
А
В празднично нарядной толпе виднелись фиолетовые и чёрные сутаны епископов и прелатов. Блестящие группы придворной знати сверкали обильным золотым шитьём на мундирах. Пестрело разнообразие цветных форменных одежд на генералах и офицерах. Зелёный, оранжевый, красный, голубой, переливались цвета генеральских лент, сверкали осколками ярких радуг драгоценные камни их звёзд, блестело золото, и эмаль белела на орденских крестиках. Было видно очень много морских офицеров. Государство Соединённых Островов имело больше адмиралов, чем боевых кораблей. Большинство этих господ всю свою карьеру сделали на суше. Это не мешало им быть осыпанными орденами очень щедро. В первые годы своего правления королева Ортруда пыталась сокращать списки награждаемых. Но этим было обижено так много почтенных, хотя и ничтожных самолюбий, что пришлось от этого отказаться, — и теперь уже Ортруда молча подписывала декреты о пожалованиях.
И придворные, и городские дамы и девицы были в народной одежде, опять введённой королевою Ортрудою при дворе, — белое платье вроде туники, белый с зелёным головной убор, сандалии с белыми лентами.
Чернели фраки членов Палаты депутатов. Этих господ было много, из разных партий, кроме социалистов. Впрочем, приглашения посылались и им. Когда несколько лет тому назад, в регентство королевы Клары, одному из депутатов крайней левой после его резкой антидинастической речи в парламенте не было послано обычного приглашения на придворное торжество, то это вызвало и запрос в Палате, и дерзкие речи на митингах, и колкие статьи в газетах, не только социалистических, но и радикальных. После того по-прежнему стали приглашать всех.
Одежды членов дипломатического корпуса были разнообразны: только немногие были в чёрных фраках, большинство же в шитых золотом мундирах разных покроев и цветов. Было тут и несколько крупных финансистов, которые выделялись из элегантной светской толпы напряжённою самоуверенностью нёмного оторопелых лиц и преувеличенною развязностью движений.
Говорили вполголоса. Но кто бы вслушался в этот смутно беглый говор, для того явственным стал бы лёгкий шелест сплетни. И больше всего о принце Танкреде.
Перешёптывались дамы:
— Вы слышали, Танкред уже охладел к Маргарите Камаи.
— Что ж, слишком пылкая страсть утомляет очень быстро.
— Да у него же и всегда эти перемены скоро происходят.
— А вы не знаете, кто его новая?
— Какая-то крестьяночка, сельская учительница.
— Да что вы говорите!
— Уверяю вас. Да и отчего же нет! Была же у него эта, как её, что статуи лепит.
— Художница? Да, он любит разнообразие.
— Да с этою художницею, кажется, связь ещё не совсем порвана.
— О, он неутомим, этот милый принц!
— И щедр по-королевски.
— Как жаль, что он только принц.
— Но Ортруда — воплощённый ангел.
— О, да, она бесконечно мила.
— И ничего не знает, можете себе представить!
— Бедная!
— Да, наш удел — страдать.
Сплетничая о принце Танкреде, теперь всегда упоминали имя Маргариты. Это была его последняя, до Альдонсы Жорис, любовница, жена графа Роберта Камаи, молодая красавица из Италии. Было пикантно и радовало сплетниц то, что граф Роберт Камаи не скрывал своей радости по поводу этой связи.
Граф Роберт Камаи был тонко-расчётливый, цинично-бесстыдный карьерист. Из соображений о карьере он примкнул к заговору против королевы Ортруды, но в любое время готов был бы, чуть только изменись обстоятельства, изменить и принцу Танкреду, и выдать с лёгкой совестью всех своих товарищей по заговору. Он, не стесняясь ничем, льнул к принцу Танкреду, льстил ему неумеренно, оказывал всевозможные услуги, сумел убедить его в своей беззаветной преданности, и с его помощью быстро шёл в гору. Человек ещё молодой, отставной гвардейский капитан, он был уже гофмейстером, а на днях получил должность управляющего личными делами и имуществами принца-супруга.
Было пикантно и то, что с графинею Маргаритою Камаи свела принца Танкреда его прежняя любовница, ещё и доныне не утратившая своего влияния на принца, вдова маркиза Аринас, Элеонора, дама зрелая очень, но весьма искусно эмалирующая своё всё ещё прекрасное, белое лицо. Светским сплетницам было уже известно, что маркиза Элеонора начала бояться, как бы связь Танкреда с Маргаритою не окрепла слишком. Элеонора решилась расторгнуть эту связь. Для этого надо было влюбить Танкреда в другую.
И вот, милых дам интересовал вопрос: кого выдвинет хитрая вдова на смену слишком страстной Маргариты. Когда в дворцовых залах сегодня в первый раз появилась юная графиня Имогена Мелладо, у многих дам мелькнула мысль:
«Не эта ли наивная простушка?»
Маркиза Элеонора Аринас была женщина с богатым прошлым, очень опытная в делах и утешениях любви. Она хорошо знала все тайны любовных отношений, неистощимо разнообразила их, и этим до сих пор крепко держала принца Танкреда, несмотря на все его увлечения, которым она же сама, из хитрого расчёта, помогала. Она никогда не ревновала, не надоедала Танкреду. Когда он получал от неё пригласительную записочку, то всегда был уверен, что его ждёт интересная новость, и никогда не обманывался в своих ожиданиях.
Королеве Ортруде доложили наконец, что всё готово к высочайшему выходу. Скользнув глазами по недлинному списку лиц, которые будут сегодня впервые представлены ей, Ортруда подала руку принцу Танкреду.
Она шла, как во сне. Дверь за дверью распахивались перед нею, напоминая те двери в милый и страшный подземный чертог. И вот стук о пол жезлом гофмаршала, паденье вдруг шумов и гулов, — последняя дверь, — тишина многолюдства и блеска, торжественные звуки музыки.
Как видение многокрасочно блестящее и совершенно ненужное, прошла перед Ортрудою широкая, звучная, церемониально весёлая панорама бала. И сквозь неё просвечивали глубинные, отрадные сумраки.