Королева Ортруда
Шрифт:
Ортруда и Астольф прошли в королевскую каюту. Зажгли огни, — и стало светло и весело, как в домашнем уюте. Яхта была обставлена с тою роскошью, с которою во всех странах содержатся королевские яхты.
Нашли вино, консервы, стаканы. Пили и ели. Ортруда внимательно посмотрела на Астольфа, и спросила:
— Скажи мне откровенно, милый Астольф, правда ли, что тайна подземного хода сохраняется?
— Да, ваше величество, это — правда, — сказал Астольф.
— Неужели никто никогда не проговорился? — опять спросила Ортруда.
Астольф улыбнулся, гордый своею близостью к Ортруде и знанием королевской тайны, и говорил:
— Был один только случай. В начале восемнадцатого столетия у одного из моих предков, тоже гофмаршала, был сын Роберт. Ему открыли тайну ещё раньше, чем мне, — как только ему исполнилось четырнадцать лет. С радости, что ли, или с чего другого, уж не знаю, он проболтался об этом своему сверстнику, приставленному к нему для услуг и для игр, сыну придворного садовника. Ну, конечно, от этой черни добра не ждать! Проклятый мальчишка сказал о подземном ходе своему отцу, а тот испугался и сдуру побежал к гофмаршалу. Дурак, задавил бы сам сына, если боялся, что тот не сумеет молчать. Гофмаршалу что же оставалось делать! Он застрелил Роберта, даже и королю не сказал, чтобы его не расстраивать. А садовника и его сына сейчас же повесили. Никто не знал, за что. Иначе, конечно, нельзя было.
— А тайна? — спросила королева Ортруда. Она побледнела, слушая этот простодушно-спокойный рассказ.
— Тайна умерла с ними, — спокойно отвечал Астольф.
И так детски безмятежен был его взор.
— И тебе не страшно? — спросила Ортруда дрогнувшим голосом.
— Я не проболтаюсь, — гордо ответил Астольф. Опечалилась Ортруда, склонила взоры, задумалась. Астольф стал перед нею на колени. Говорил убеждая:
— Дорогая моя королева, не бойтесь и не сомневайтесь во мне. Я буду всегда вам верен, я свято сохраню вашу тайну, и эту, и всякую, которую вы захотите мне доверить.
Холодно и нежно ласкала Ортруда щеки Астольфа и кудрявую его голову. Астольф дрожал, и весь пламенел, и глаза его блистали.
— О, милая, милая королева Ортруда! — восклицал он, целуя Ортрудины руки.
Вдруг глаза Ортруды зажглись знойными желаниями, и вдруг потускнели. Она с лёгким стоном схватила Астольфа за горло, и сжала его. Он затрепетал, — и вдруг порывисто обнял Ортруду. Ортруда оттолкнула его, но без гнева. Прикрикнула:
— Мальчишка, как ты смеешь! Ударила легонько по щеке. Астольф стоял перед нею жалкий и красивый. Она засмеялась. Сказала:
— Знающему тайну прощается многое. Но знающий тайну должен быть скромен.
Глава сорок шестая
Маркиза Элеонора Аринас решилась ещё раз свести принца Танкреда и Имогену. Кстати, было полезно познакомить Танкреда с банкиром Эдуардом Лилиенфельдом, очень богатым человеком с очень тёмною репутациею. Про него говорили, что прошлое его преступно. Имя его связывали с какими-то скандальными приключениями в Конго. Уверяли, что он разжился на торговле чёрными рабами. Но всё это не мешало ему прочно обосноваться в здешнем обществе, и завязать более или менее тесные связи со многими в парламентски-делеческих кругах. Теперь он жаждал связей в высшем свете, и мечтал о баронском титуле. Элеонора не постеснялась взять с него крупный куртаж за содействие.
И вот на ближайший свой вечер она пригласила, кроме многих, принца Танкреда, маркиза Мелладо с его дочерью, и Лилиенфельда. Были приглашены собственно для Танкреда ещё некоторые лица: английский посланник, с которым Танкред был дружен, и знаменитейший в том государстве поэт, который недавно написал поэму о викингах, и желал поднести Танкреду экземпляр этой книги, только что вышедшей из печати.
Принц Танкред отправился к Элеоноре охотно.
Салон маркизы Аринас пользовался в столице своеобразною славою, и блистательною, и в то же время несколько подозрительною. Попасть в него первый раз считалось интересно и лестно. Бывать у неё считалось прилично очень, но только чтобы не часто. Вопрос,
— Неужели вы не бываете у маркизы Аринас? — Был обиден для самолюбия. Слова,
— Её всегда встретишь у маркизы Аринас, — Бросали тень на репутацию светской женщины.
На вторники маркизы Аринас собиралось всегда очень блестящее общество, и настолько разнообразное, насколько это возможно было для того, чтобы оно всё же оставалось аристократическим. Преобладали носители древних фамилий, и с ними смешивались министры и влиятельные парламентарии, владельцы очень крупных состояний, и знаменитые своими талантами люди. Выбор этих всех, чуждых старой знати, лиц делался всегда очень строго и всегда с определённым расчётом. Нигде гак удобно и прилично не устраивались деловые встречи, как у маркизы Элеоноры.
На обеды и вечера маркизы Аринас принимались приглашения и королевами, — один обед и один бал в течение каждого сезона. В салоне же Элеоноры уже не раз устраивались встречи принца Танкреда с его любовницами. И каждый раз на вечере маркизы Элеоноры бывала какая-нибудь приманка, — пел знаменитый итальянец, декламировала великая актриса, гипнотизёр показывал свои удивительные фокусы.
Танкред спросил:
— Чем же вы нас порадуете сегодня, дорогая маркиза?
Она улыбнулась загадочно, и отвечала:
— Только танцем. А пока гадание, — гадалка с Востока, из ваших любимых стран.
— Чувствую, что сегодня у вас интересная программа, — сказал принц Танкред.
— Так вот, ваше высочество, не хотите ли погадать?
— Очень охотно.
— Я вас провожу, но только до двери.
— Почему так мало?
— Она требует строгой тайны.
Через анфилады многолюдных и шумных зал подошли к двери, завешенной тяжёлою тёмною портьерою. Принц Танкред вошёл один в полуосвещённую комнату.
На полу лежали тёмные, пёстрые ковры. В глубине комнаты несколько ступенек вели на небольшое возвышение, заставленное цветами, так что едва оставалось место для двоих. На узком высоком стуле, — что-то вроде треножника, — сидела черномазая красавица цыганка, помахивая недостающими до полу тонкими, тёмными ногами, на щиколотках которых, лениво скрещённых, позвякивали один о другой два золотых обруча. Её слишком красные губы улыбались равнодушно и мудро, и равнодушно смотрели, полусонно и жутко, её глаза, странно большие, с неподвижно страстным чёрным блеском. На ней была белая тонкая сорочка, красная короткая юбка и чёрный платок.
Танкред взошёл на ступеньки.
— Здравствуй, милая.
— Здравствуй, — тихим, низким голосом отвечала цыганка.
— Что же ты мне предскажешь?
— А мне что ж! Что с тобою будет, то и скажу.
— Хорошо или худо?
Цыганка пожала плечьми, вздохнула, и сказала тихо:
— Кто что ищет, тот то и находит. Дай руку. Левую.
Долго смотрела. Засмеялась гудящим тихо смехом. Заговорила нараспев:
— О, ты будешь великий и знаменитый человек. Воевать будешь, победишь. Многие мирно тебе покорятся. В большом городе, в древнем, в громадном соборе, седой первосвященник возложит на тебя корону, и она будет золотая и железная, и блеск её алмазов нестерпим будет для взоров. Кто же ты, дивный человек, которого так возлюбила суровая ко многим судьба? На тебе простая чёрная одежда, но ты не банкир, — хотя и будешь богат, — и не министр, — хотя и подаёшь людям мудрые советы. Скажи же мне своё имя, чтобы я знала, как будут звать императора, увенчанного в вечном городе.