Королева Ортруда
Шрифт:
Филиппе Меччио сидел в кабинете один, — человек, которого любила Афра, и который любил её с тою, несколько суровою, неловкою застенчивостью, с которою относятся к женщинам очень чистые и очень увлечённые работою люди. Они встречались часто, но поцелуи их были невинны, и любовь их была чиста.
Некрасив, — смугл, — быстр в движениях, — более ловок, чем силен, — с неприятным, подстерегающим выражением слишком умных глаз, — с неприятно-резким очерком губ, — с излишне отчётливыми морщинами на красивой крутизне лба, — с голосом, отлично звучащим на площади и в парламенте, но неприятно сильным в комнате, сверкающим, как лезвиями остро отточенных кинжалов, резкими, точными ударениями, — таков был человек, которого любила Афра, человек, у которого было много фанатически преданных ему друзей, поклонников и поклонниц, человек, в которого влюблялись страстно и безнадежно прекрасные девушки, очарованные блеском его неожиданных взоров и пламенною страстностью его речей.
Доктор медицины Филиппе Меччио, признанный глава своей партии, был рождён быть трибуном. Прирождённый демагог, он лучше всего чувствовал себя перед толпою, слушающею его речь, хотя бы то была и враждебная ему компания самодовольных, сытых мещан. Речи его покоряли рабочую толпу; они зажигали в трудящемся люде живую веру, — и немногого стоили в печати. Его жест, его взгляд, его внезапный сарказм, — вот от чего дрожали и бледнели его политические враги, вот от чего горели восторгом сердца его единомышленников. Говоря парламенту или толпе, он не вдавался в изысканные утончённости. То, что он говорил, в устах другого могло бы показаться избитым, банальным. Но когда Филиппо Меччио в тысячный раз повторял, что частная собственность на орудия производства должна быть уничтожена, казалось, что в громе и в молнии рождается новый закон, изведённый из трепетно-пламенеющей души человека, который страданиями непостыдной, славной жизни и тяжкими усилиями мысли стяжал познание непреложной истины.
Филиппо Меччио отличался железным самообладанием. Сегодня утром он говорил на митинге телефонисток, и имел бурный успех. С цветами, с восторженными криками провожали его девушки до редакции. Теперь цветы благоухали в стеклянных и глиняных вазах, на столах, на полках, на подоконниках, а Филиппо Меччио был невозмутимо спокоен, точно овации милых девушек нисколько не взволновали его.
Перед Филиппом Меччио лежала груда писем. Он поздоровался с Афрою, и продолжал читать письма. Сказал Афре:
— Хорошие вести с механических заводов. Рабочие организованы и готовы к действиям.
— Как вы любите мучить! — сказала Афра.
— Чем? — с удивлением спросил Меччио.
— Филиппо, когда я ни приду, вы всё заняты, — сказала Афра. — Вы совсем не обращаете на меня внимания!
— Милая Афра, я так занят! — сказал Меччио. — Но я очень люблю, когда вы приходите. В моей конуре становится светлее.
— Но вы так мало со мною разговариваете, — жаловалась Афра. — И никогда не зовёте меня сами. Хоть бы в часы отдыха звали меня.
— Когда же мне отдыхать, милая Афра! Готовятся важные события. Настала пора для организованного выступления пролетариата.
Но он быстро сложил письма, непрочитанные в одну пачку, прочитанные в другую, спрятал их отдельно каждую, и сел рядом с Афрою на диван, в спокойной позе отдыхающего человека. Он казался усталым, лицо у него было рассеянное, и видно было, что он всё ещё думает о своей работе.
Афра вздохнула. Он посмотрел на неё, и выражение сдержанной страстности мгновенно мелькнуло в его внезапно оживившихся глазах. Он взял её руку, и долго целовал её. Спросил:
— Которые же цветы — ваши?
— О, Филиппо, вы их даже не заметили! Она взяла лежавший на диване рядом с нею букет, и сказала:
— У вас сегодня такое множество цветов. Если вы позволите, я соединю розы из этих двух ваз в одну вазу, а мои поставлю в другую.
— Отлично! — весело сказал Меччио. — Меня влечёт к вам обаяние вашей девственности. Я удивляюсь, как вы сохранились среди всех соблазнов высокой среды.
Афра, с заботливою осторожностью перемещая цветы, спросила:
— Неужели вы считаете необходимым вооружённое восстание?
— Нет, — сказал Меччио, — мы его не хотим.
— Зачем же вы к нему готовитесь?
— Зачем? Оно не то, что необходимо, — оно, к сожалению, неизбежно.
— Вы в этом уверены?
— Да. Рабочие достаточно сорганизованы в своих синдикатах. Как ни борется правительство против того, чтобы чиновники соединялись в синдикаты, но кое-где оно должно было уступить. Синдикаты учителей и учительниц существуют беспрепятственно. Недавно мы добились регистрации синдиката почтово-телеграфных служащих и телефонисток. Но организация ещё не всё. Настало время добиться экспроприации орудий производства. Пора действовать.
— Ну, что ж, — сказала Афра, — будет всеобщая забастовка.
— Если бы на сцене были только капиталисты да рабочие, — говорил Меччио, — вопрос разрешился бы просто победою тех или других или компромиссом. Но к услугам западноевропейского капитала есть организованное в его интересах буржуазное государство, — сила большая и нам враждебная. Капитал не уступит без отчаянной борьбы, и государство поможет ему всеми своими силами. Оно будет защищать то, что называют порядком, против того, что оно назовёт бунтом. Оно двинет к фабрикам и шахтам полицию и войска. Полицейские будут разгонять наши собрания, и не постесняются пустить в ход кулаки и палки, и даже оружие. Если наши окажут где-нибудь сопротивление этому насилию, то правительство объявит ту местность в состоянии восстания, назначит военного губернатора, и тогда на место наших собраний явятся войска. Если мы не разойдёмся, войска начнут стрелять, и нам останется на выбор или покорность, или гражданская война.
— А если забастовка будет течь мирно, — спросила Афра, — и рабочие не станут оказывать сопротивления полиции и войскам?
— Техника дела известная, — продолжал Меччио. — Правительство во что бы то ни стало попытается сорвать забастовку и вызвать вооружённое восстание в надежде залить страну кровью и ужаснуть рабочих. Для этого ему достаточно подослать несколько провокаторов. Они сделают два-три выстрела в войска, и солдаты поверят, что перед ними — враги.
— Вы забываете, Меччио, что королева Ортруда не согласится на то, чтобы ввести военное положение, — сказала Афра.
Меччио спокойно ответил:
— Воля доброй королевы не устоит перед яростью трусливого буржуазного парламента. В крайнем случае её убьют или свергнут. Нет, Афра, мы должны быть готовы ко всем случайностям. Всеобщая забастовка, вооружённое восстание, захват пролетариатом власти, — вот этапы нашего пути.
— А жёлтые синдикаты вас не беспокоят?
— Пустяки! Наш центральный комитет решил набирать боевые дружины. И это исполняется в большой тайне.
Афра сказала улыбаясь:
— Филиппо, вы так откровенны со мною! Вы знаете, что я близка к Ортруде.