Королева Ортруда
Шрифт:
Имогена заплакала. Танкред утешал. И утешил чем-то, какими-то словами, по-видимому ничтожными, но ей вдруг сладкими. И сердце её уже влеклось к Танкреду, уже в неё влюблённому нежно. Странно и больно спорили в ней противочувствия, и это дульцинировало её внезапное влечение к празднично-прекрасному принцу Танкреду, и альдонсировало её обыкновенную, дозволенную, будничную любовь к жениху, секретарю миссии в Париже, господину Мануелю Парладе-и-Ередиа.
А Танкред, вечно изменчивый Танкред! Он уже чувствовал в себе кипение новой страстности,
Нельзя было слишком длить это свидание. Танкред вышел из гостиной один. Были танцы, но он сегодня не танцевал. Ему представили Лилиенфельда. Танкреду понравилась уверенная и почтительная манера банкира.
Потом устроилась карточная игра, очень крупная. Лилиенфельд сумел проиграть Танкреду солидный куш, и оставил игру, ссылаясь на жестокую мигрень, вывезенную, по его словам, из Африки. Откланиваясь принцу, он пригласил его к себе на охоту, и Танкред любезно принял приглашение.
После ужина, за которым пили много, в кабинете покойного маркиза собрался тесный кружок близких к Танкреду. Дам не было. Разговоры стали вольны. Заговорили о ревности. И вдруг стало как-то неловко. Ломая неловкость развязностью, заговорил граф Роберт Камаи:
— В наше время дико и несовременно ревновать жену. Я не против ревности, но ревновать жён, — это уж слишком наивно.
— Порядочные люди ревнуют любовниц, — сказал гофмаршал Нерита.
— Да, — продолжал Камаи, — всякий имеет любовницу для себя, жену для других, — для дома, для семьи, для общества, для имени, для друзей, и для её любовников.
Танкред засмеялся.
— Это остроумно! — воскликнул он. Смеялись и другие. Вдруг Танкред нахмурился. Спросил:
— Вы не делаете исключений?
— Увы, нет, — спокойно ответил Камаи.
— И для моей жены? — спросил Танкред притворно-спокойным голосом.
Граф Камаи усмехнулся тонко, и сказал:
— Наша августейшая повелительница живёт не для вашего высочества, а для государства. Дела правления заботят государыню гораздо больше, чем любовь супруга и его зыбкая верность. И для вашего высочества это хорошо.
— Почему? — принуждённо улыбаясь, спросил Танкред.
За графа Камаи отвечал герцог Кабрера.
— Потому, — сказал он, — что женщины на наших островах несдержанны в гневе, и очень ревнивы. И притом они ловко действуют навахою или нашею древнею дагою.
Танкред сегодня пил больше обыкновенного, и потому стал слишком откровенным. Он говорил:
— Быть мужем королевы! О, это — слишком большая роскошь. Муж королевы, но не король.
— Почёт высокого положения без его тягости и ответственности, — сказал герцог Кабрера.
— Почёт! Быть только производителем династии!
— Разве этого мало? — спросил Кабрера. Танкред продолжал:
— Положение королевской жены гораздо лучше. Она делит с королём его титул и его почести. Она коронована. Не понимаю, где был мой ум, когда я согласился на эту блестящую комбинацию.
Граф Камаи с любезною улыбкою царедворца сказал:
— Как бы то ни было, решимость вашего королевского высочества дала нам редкое счастие видеть порою в нашей среде и пользоваться высоким обществом столь обаятельного джентльмена.
Танкред возразил:
— Мой милый граф! Если бы я не знал хорошо, что вы ко мне всегда одинаково добры, я назвал бы вас льстецом.
— Ваше высочество, поверьте…
Танкред с живостью перебил его:
— Нет, не хвалите меня. Теперь это лишнее. Мне совсем не это надо. Я очень расстроен.
— Имейте терпение, ваше высочество, — сказал Кабрера, — вы окружены верными друзьями. Всё устроится.
Танкред пожал его руку. Сказал:
— Мне надо денег. Я не могу жить на эти гроши. Государство напрасно скупится.
— Конечно, — сказал герцог, — если государство последует мудрым советам вашего высочества, то оно сторицею вернет своё, хотя бы и дало вашему высочеству возможность вести самый блистательный образ жизни.
— И меня утомило моё двусмысленное положение, — сказал Танкред.
— Его можно изменить, — значительно сказал Кабрера. — Стоит захотеть.
Герцог Кабрера сидел, откинувшись на спинку кресла, и ронял серый пепел толстой сигары на зелёный ковёр. Его острые, серые глаза смотрели вдаль с пророческим, вдохновенным выражением. Тонкий, стройный, решительный, от опьянения румяный и смелый, он и в самом деле казался умелым делателем королей. Танкред смотрел на него с доверчивым уважением. Сказал:
— Мне не нравится, сказать по правде, что Ортруда заигрывает с радикальною сволочью. Граф Камаи сказал с лёгкою ирониею:
— Это — мудрая политика.
— Это может кончиться худо, — сказал Кабрера, — и мы возлагаем все наши надежды на бдительность, патриотизм и мудрость вашего высочества.
Все они, спасающие отечество, были пьяны, и языки их ворочались не совсем свободно.
Глава сорок седьмая
Афра пришла в редакцию журнала «Вперёд». Она знала, что найдёт там Филиппа Меччио.
В редакции шла обычная будничная работа. Афра прошла полутёмным коридором мимо редакционных комнат к кабинету главного редактора.
Юркий смуглый мальчишка, похожий на цыганенка, улыбаясь широко, отчего его большой рот казался ещё больше, сказал ей:
— Доктор Меччио занят, и никого не принимает, но уж об вас, милая барышня, я ему скажу.
Постучался в дверь, приоткрыл её, и крикнул:
— Госпожа Монигетти!
— Очень рад, войдите, — раздался из-за двери звучный голос, в точных акцентах которого ясно отражался решительный, деятельный характер.
Афра вошла в кабинет. Дверь за нею захлопнулась твёрдо и точно, словно решительным характером главного редактора было загипнотизировано всё здесь.