Королева Шотландии в плену
Шрифт:
— Какая наглость! — неистовствовала она. — Как они посмели! Джейн, Мари… Линдсей держал шпагу у моего горла. Но пусть будет уверен, что не избежит моего гнева.
Фрейлины обменялись взглядами. Они радовались, увидев возбуждение своей госпожи. Все что угодно лучше, чем та безучастность, которая охватила ее с момента приезда в Лохлевен.
— Я не останусь здесь навечно, — продолжала Мария. — У меня есть друзья…
— Ваше величество, вам надо набраться сил, — предупредила ее Джейн. — Когда придет время покинуть это ужасное место, вы должны быть здоровы.
— Ты права, Джейн, — ответила
Ей принесли еду, и она все съела. Потребовав зеркало, она изучала свое лицо долго и внимательно — внимательнее, чем когда-либо с момента ее заключения в крепость. Исчезла ее бледность, и к ней возвращался нежный цвет ее лица, восстанавливая ее красоту; ее прекрасный рот больше не искажала грусть; слегка раскрытые губы приоткрывали ровный ряд совершенно белых зубов. Ее глубоко посаженные карие глаза удлиненной формы блестели, сверкали от недавнего гнева, смешанного с обретенной вновь надеждой; ее каштановые волосы, ниспадавшие на плечи, вновь обретали свой блеск.
Она поднялась с постели и немного прошлась, опираясь на руку Джейн. Затем постояла у окна, вглядываясь в пространство за озером. Она могла разглядеть на материке смутные очертания далеких гор и лесов. Всего небольшая полоска воды отделяла ее от свободы.
«Где-то на материке, — размышляла она, — есть друзья, которые помогут мне».
Наступили сумерки. За окном патрулировали часовые. С наступлением ночи двое других сменят их на посту. Линдсей собирался предпринять все меры, чтобы она не смогла убежать.
Мария чувствовала себя намного лучше. Она верила, что скоро станет свободной. Всю жизнь она быстро оправлялась от своих несчастий, потому что оптимизм был одной из самых сильных черт ее характера, и надеялась, что так будет всегда. Она редко теряла надежду — дни и ночи после Карберри Хилла были одним из таких периодов. Но лишиться сразу королевства, любимого человека и самого любимого на свете существа — сына-младенца — это было слишком даже для ее неунывающей натуры.
Теперь она могла оглянуться на свое отчаяние и сказать: «Всегда есть надежда. Всегда надо надеяться». На протяжении всей ее жизни — за исключением веселого и романтичного периода при дворе Франции — возникали неприятности. И даже во Франции всемогущая Екатерина Медичи стала ее врагом с того момента, когда они впервые увидели друг друга.
И теперь появилась надежда. Где-то в Шотландии ее друзья ждали момента, чтобы помочь ей. Она верила, что найдет их.
Джейн была права, когда сказала, что ей надо восстановить силы. Глупо лежать в постели и отказываться от еды. Когда она почувствует себя достаточно хорошо, к ней вернется ее природная живость, хорошее настроение, вера в судьбу. Она снова будет счастлива. Шотландия вновь будет принадлежать ей. А Ботуэлл?
Теперь, когда она стала спокойнее, она могла оглянуться и более трезво посмотреть на тот бурный период своей жизни. С Ботуэллом она достигла эмоционального пика, какого не испытывала никогда прежде. Через него она познала дикую радость и дикое отчаяние. Никогда не будет такого, как он, и если бы завтра он вернулся, она стала бы полностью его рабыней. А может, рабыней желаний своего тела? С ним она испытала такие чувственные наслаждения, о существовании которых даже не подозревала, такое эротическое блаженство, которое не могло не сопровождаться унижением и отчаянием. И того и другого досталось на ее долю слишком много, чтобы не подумать: стоит ли что-либо той цены, которую мы за это платим.
Но с тех пор, как она заставила себя осознать, что она королева, которой надо сражаться за свое королевство, образ Ботуэлла немного померк. Довольно. А в свое время, если когда он и вернется к ней, то, возможно, найдет другую, умную женщину, умеющую здраво рассуждать, такую, которая, приветствуя его как мужа, попросит помнить о том, иго она — его королева.
Но пока Ботуэлл далеко — она даже не знала где. А она оставалась узницей в Лохлевене. Ее первой задачей было убежать, и если ей суждено вырваться из этой крепости, то для этого понадобится максимальная сообразительность. Она не сможет добиться желаемого, мечтая о чувственном наслаждении и о Ботуэлле.
Мария поднялась с постели и запахнула на себе халат. Она становилась сильнее и уже могла ходить по комнате, не опираясь на руку Джейн или Мари.
Она раздумывала о том, усилят ли ее охрану, когда она выздоровеет, и вдруг заметила, что дверь ее комнаты медленно и осторожно открывается. Пораженная, она плотнее запахнула халат и, увидев вошедшего, воскликнула:
— Рутвен!
Рутвен нерешительно вошел в комнату. Он остановился перед ней и опустился на колени.
— Ваше отношение ко мне изменилось, раз вы пришли сюда со своими друзьями-предателями.
Он поднял глаза к ее лицу, и теперь она поняла их выражение. Это рассердило ее, и в то же время она почувствовала ликование. Доведенная до отчаяния, она забыла о силе, которой всегда обладала, делая мужчин своими рабами. Рутвен встал на ноги.
— Ваше величество, — сказал он, — если бы вы только знали, как я страдал из-за моего участия в этом!
Мария отвернулась от него и села возле окна. Рутвен обратился к ней:
— Ваше величество, не показывайтесь стражникам. Будет лучше, если нас не увидят… вместе.
— Вы хотите что-то сказать мне? — спросила она, встав и отойдя в ту часть комнаты, которая не была видна снаружи. Рутвен принес стул, и она села.
— Я могу ездить туда и обратно между материком и замком, ваше величество, — сказал он.
Ей захотелось громко рассмеяться. Разве она не знала, что ей предложат какой-нибудь способ побега?
— И у меня есть друзья на материке… — прошептала она.
— Сетон, Флеминг, Геррис… — перечислил он.
— Хантли, — добавила она. — Ботуэлл.
— Они на севере, ваше величество. Есть другие, ближе… недалеко от этого острова, на материке за озером.
— И у вас есть план, как помочь мне убежать из этой тюрьмы?
— Нет… пока нет, ваше величество. Я хотел поговорить с вами о таком плане.
— Сначала скажите мне одну вещь. Почему вы решили перейти на другую сторону?
Рутвен молчал. Он был родственником Дарнли и присоединился к тем аристократам, которые решили отомстить за убийство. Он выступал против королевы у Карберри Хилл. Ее противники посчитали его в достаточной степени ее врагом, чтобы поручить ему и Линдсею препроводить ее из Эдинбурга в Лохлевен. А теперь он был готов предать своих друзей ради нее.