Королева в придачу
Шрифт:
Они ещё не окончили трапезы, когда явился паж с сообщением, что его величество заночует в Тауэре, но желал бы, чтобы к нему прибыл Чарльз Брэндон.
Лицо королевы стало грустным. Чарльзу даже стало жаль ее.
– Я обязательно сообщу его величеству, как вас расстроило его отсутствие. А нашу пьесу мы покажем Генриху в другой раз.
У пристани Гринвича покачивались лодки, на носу которых горели факелы. Брэндон кликнул того лодочника, которому платил за информацию, кто и когда покидал Гринвич. И едва они отчалили, осведомитель сообщил:
– Его преосвященство Томас Вулси тоже был вызван. Отплыл, и часа ещё не прошло. Если ваша милость прикажет, я налягу на весла и попробую его догнать.
– Не стоит, Хью. Меня даже устраивает, если Вулси первым прибудет к королю.
Было темно, и река казалась черной. Спасаясь от сырости, Брэндон
Сигнал для тушения городских огней будет дан через час. А пока город сверкал огнями и шумел, река была ещё полна снующих туда сюда лодок и везущему Брэндона Хью пришлось изрядно поманеврировать, чтобы благополучно доставить пассажира к темной громаде Тауэра.
Брэндон, сидя на корме лодки, с невольным трепетом вглядывался в эти освещенные огнями на башнях тяжелые стены. Он плохо себя понимал, но ему всегда становилось не по себе при виде этой крепости. Древняя резиденция английских королей, построенная на ещё римском фундаменте в царствование Вильгельма Завоевателя, она возвышалась несокрушимо, свидетельствуя о величии английской монархии. Пять веков она была Лондонским пристанищем королей, – сначала Норманской династии, потом Плантагенетов, Ланкастеров, Йорков, и вот теперь Тюдоров. Но с каждой династией Тауэр постепенно утрачивал свое значение как королевская резиденция, а при последних Йорках вообще приобрел мрачную славу. Из королевской резиденции он постепенно стал превращаться в государственную тюрьму. Здесь держали в заточении государственных преступников, здесь же им отрубали головы на площадке перед Тауэр-Грин. И даже сейчас, хотя Генрих и поселил здесь Лонгвиля со всевозможной роскошью, устраивал в его честь в главном здании древней Белой Башни балы и маскарады, но на стенах все равно стояла стража, в подземельях крепости содержались в ужасных условиях узники, а окрестные жители божились, что даже мощь пятифунтовых стен не в силах сдержать нечеловеческих воплей, какие порой доносились из пыточных камер.
Речной прилив поднял лодку, и Хью подвел её прямо к лестнице у Трейторс-Гейт – Ворот Изменников (ну и название!). Под мощной каменной аркой тускло светил фонарь. И все же Брэндон поскользнулся на скользких от нанесенного ила ступенях. Чертыхнувшись, он бросил лодочнику монету, велев никого не брать в пассажиры и дожидаться его. Охранники провели его к Белому Тауэру, узкая лестница со стертыми за века ступенями вела в верхние этажи. Стражник светил Брэндону факелом, открывая одну дверь за другой. Наконец он оказался в обставленной с элегантной роскошью комнате, где в креслах у горевшего в камине огня сидели король и его канцлер Вулси, Лонгвиль стоял, опираясь о мраморную полку камина. Когда вошел Брэндон, он повернулся. У него было утонченное бледное лицо, волосы такие светлые, что казались седыми, светлыми были и глаза. Лонгвиль обликом более походил на выходца из Скандинавии или Нидерландов, нежели на француза. И все же в нем текла чисто французская кровь, ибо Франсуа д’Орпан, герцог де Лонгвиль, был сыном знаменитого бастарда Дюнуа, потомка королей Франции.
Лонгвиль, не меняя холодного выражения лица, учтиво поклонился вошедшему, потом повернулся к королю:
– Ваше величество, Генрих, не заставляйте меня в третий раз пересказывать содержание депеши.
Генрих, нарушая правила поста, коих столь придерживался под строгим оком королевы, с аппетитом поедал жареного каплуна. Он улыбнулся вошедшему, не переставая жевать. Губы и пальцы у него блестели от жира, он лишь кивнул Вулси, предлагая ему посвятить Брэндона в содержимое послания.
– Все вышло не так, как мы думали, Чарльз, – начал канцлер-епископ, машинально вращая перстни на холеных пальцах. – Однако все не так и плохо. Мы-то, конечно, рассчитывали увлечь Людовика союзом меж его наследником Франциском и нашей Мэри. Но герцог Лонгвиль получил извещение, что прекрасный Франциск всего неделю назад обвенчался со старшей дочерью короля Клодией Французской.
Вулси сделал паузу. Брэндон выжидал. «Что же тогда «не так и плохо?» – соображал он, стараясь не выказать любопытства.
Лонгвиль все же решил снизойти до объяснений.
– Для нашего короля Людовика, так как у него лишь две дочери и нет потомка мужского пола, это единственная возможность оставить свою кровь и плоть на троне Франции. Ведь принято считать, что именно Франциск наследует после него корону. Поэтому помолвка меж Франциском и Клодией была заключена несколько лет назад. Однако жена Людовика, королева Анна, знавшая, какой Франциск ветреный распутник, всячески противилась этому браку, считая, что её некрасивая хромая дочь будет несчастна замужем за повесой Франциском. Но в начале этого года Анна умерла, и Людовик, хоть тоже недолюбливает Франциска, все же из политических соображений дал своё согласие на брак дочери и наследника престола.
На этом Лонгвиль счел информацию исчерпывающей и отвернулся к огню, вороша кочергой в поленьях камина.
– Они тебя просто дразнят, Чарльз, – сказал наконец Генрих. Он выглядел довольным, с аппетитом пережевывая мясо, глаза его лукаво блестели. Заметив, что король отодвинул тарелку, Лонгвиль отставил кочергу, поднес королю таз с ароматной водой для омовения пальцев, подал салфетку.
– Дело в том, – продолжил Вулси, – что французского короля очень заинтересовал брачный союз с английскими Тюдорами. Он дает ему гарантию, что Англия будет на его стороне. И его очень заинтересовала сама Мария Тюдор, так как герцог де Лонгвиль постарался всячески разукрасить красоту, ум и добродетель нашей Мэри.
«Которую он ни разу не видел», – отметил Брэндон. Он начал догадываться, к чему клонится разговор, и помимо воли заволновался. Даже отставил бокал, который до этого вертел в руках.
– Как отметил герцог Лонгвиль, – продолжал Булой, – Людовик недолюбливает герцога Франциска. Перспектива, что после него этот хлыщ, хоть он теперь и муж принцессы Клодии, станет наследником, не устраивает французского монарха. Более того, он надеется, что если здоровая молодая женщина станет его женой, то у него появится шанс произвести от неё наследника мужского пола, прямого потомка Валуа, который после него займет трон. Поэтому он и предлагает нам обсудить эту проблему, заверяя со своей стороны, что готов принять любые условия.
– Мэри пора вернуть ко двору! – хлопнул ладонью по подлокотнику кресла Генрих.
У Брэндона сжалось сердце. Он видел, как доволен был король предстоящей перспективой брачного союза с французским королем. И все же, сделав над собой усилие, осмелился заметить:
– Ваше величество, не забывайте, что принцессе Мэри буквально на днях исполнилось семнадцать. Она совсем молоденькая девушка. Королю же Франции, его величеству Людовику XII, если не ошибаюсь, под шестьдесят.
Генрих глянул на него исподлобья.
– Ему пятьдесят шесть.
Тон, каким это было сказано, не допускал возражений, и Брэндон не стал продолжать. Он понял, что Мэри уже продана с политического аукциона.
А Генрих, не видя больше возражений с его стороны, довольно заулыбался.
– Конечно, Людовик Валуа годится моей сестре в отцы... если не в деды. Но Мэри в том возрасте, когда ей любой мужчина старше двадцати покажется перезрелым. К тому же, кто будет спрашивать её мнения? Она принцесса, дочь и сестра королей, она рождена для высшей доли. К тому же, какие перспективы могут открыться перед ней! Людовик... Ха! Старый хлыщ, ещё после смерти Анны твердил, что вскоре последует за своей любимой Бретонкой, а видишь, повеяло весной, и его сразу потянуло на английскую телятину. И если наша Мэри родит ему сына... Людовик стар, ничто не предвещает этому подагрику долгих лет – не в обиду тебе сказано, Франсуа. Но ты сам понимаешь, что если Мэри понесет от него, а он поторопится к своей Бретонке, то Мария Английская станет регентшей. А тогда... Я в Англии, Маргарет в Шотландии, а Мэри во Франции... Да мы заставим заплясать всю Европу!..