Королева в раковине
Шрифт:
Дед уморил себя голодом. Гордый дед знал, что последний из его внуков не оставит Германию без него, и потому сам себя осудил на смерть. Он лежал, как мумия, в постели. Не пил, не ел. Когда он понял, что власть Гитлера крепка, и речь не идет о коротком мимолетном эпизоде, то закрылся в своей комнате и больше не пересекал порог дома. Он опустил жалюзи, не подходил к окну, чтобы посмотреть наружу. Жизнь его превратилась в ничто. Лотшин пыталась его взбодрить. Дед, который раньше не пропускал ни одной новости, не реагировал на сообщения о том, что творится в Европе. Он решил, что живет в вымышленном мире. Он мечтал о процветающей семье, а видит, как внуки его рассеялись по всему миру. Подведя итог своей жизни, он понял, что потерпел в ней полный и решительный крах, и сам лишил себя жизни в своей комнате.
Лотшин еще писала, что у нее нет никакого влияния на родственников в Силезии. Она знает, что они несутся к своей смерти. Гейнц послал им письмо из Аргентины, пытаясь их убедить покинуть Европу, но они отвергают его драматические предупреждения.
— Представители
Наоми опять и опять перечитывает письмо. С присущим ей тактом Лотшин извиняется за печальное сообщение и подчеркивает, что дед умер, как человек, любивший сына и внуков, и обращается к Наоми: ты должна это сказать себе и не быть печальной. Германия была содержанием его жизни, точно так же, как страна Израиля заполняла твою жизнь все годы.
Наоми пишет в ответ, умоляя Лотшин немедленно приехать в Палестину. Сама она не сможет справиться с потерей деда. Она ведь с детства отличалась от всех его внуков. Их радовала каждая вещь, всю жизнь в ее ушах будет звучать их смех. Она не умела шутить и смеяться, как они. Трудно заставить человека радоваться. Дед заставлял ее радоваться, пытался разбавить щепоткой радости вечную печаль на ее лице. Дед будет сопровождать ее всю жизнь. Завершает она свое письмо надеждой побывать на могиле деда. Она смотрит в пустоту и говорит себе: нацисты убили деда. Все критерии — политические, нравственные, интеллектуальные — рухнули перед его глазами и он, ассимилированный еврей, либеральный, обладавший национальной гордостью, уморил себя голодом. С разбитым сердцем он закрыл глаза, когда от всего прекрасного богатого дома осталась около него одна Лотшин. Смерть его разбивает вдребезги иллюзию, что все временно, что вскоре семья вновь объединится.
Все ее мысли ведут к деду. Долгие месяцы он возникает перед ее глазами — высокий, с прямой спиной, истинный джентльмен, человек без возраста, покашливанием прочищающий горло, плавающий в реке, скачущий на коне, флиртующий с молодыми девушками. Дед, который так любил Германию, гордился своей службой кирасиром, в отборной части, где служили аристократы, все высокого роста, красавцы, верные кайзеру. Дед заражал всех своей жизненной силой, тщательно одевался по последней моде. Шил костюмы в Лондоне. Своим оптимизмом сумел развеять длительный траур сына, отца Наоми, по матери. Он не мог смириться с ее недетской серьезностью и развлекал ее, подражая кукареканью петуха, кудахтанью кур, реву осла, мычанью коровы, — главное, отвлечь ее от тяжелых мыслей.
Ее Лотшин в опасности. Гейнц не выполнил свое обещание — сохранить семью сплоченной. Палестина и сионистская идея чужды Руфи, Гейнцу и Ильзе. Эти три индивидуалиста даже час не смогут прожить в стране Израиля. Лоц живет в Хайфе, в отдалении от родных, в семье жены. Лоц враждует с Наоми с момента ее рождения. А вот Бумба ее любит, даже когда небо и земля их разделяют. Невероятно странно, как исторические события направляют судьбу человека. Она мечтала быть первопроходцем в кибуце. Оставила Германию с великой мечтой, и, вот же, избалованный мальчик, Бумба, эту мечту осуществляет. С момента приезда в страну Израиля, он учится и работает в кибуце Гиват Ашлоша, учит иврит и овладевает профессией, готовясь к жизни. Бумба намеревается выбрать постоянное место проживания на севере, в Кфар Гилади.
Всю дорогу в кибуц, в автобусе, память ее была наполнена голосами домашних. Перед ней вставал дед с трубкой во рту, пускающий клубы дыма, гладил рыжие волосы похожего на него внука и говорил: «Бумба, это я!».
Вот он держит малыша на коленях и рассказывает ему о маленьком деде Якове: «В камышах жила аистиха. Дед пришел к ней и обещал ей дорогие шелковые одежды, если она принесет бабке маленького деда Якова. И тогда дед и бабка послали няню Котку в камыши, к аистихе, в зимний снежный день, и тут, ужас, няня поскользнулась на снегу и сломала ногу». Бумба прервал его: «Почему так жестоко обошлись с твоей няней Коткой и послали ее в холод и снег?»
«Потому что она должна была привести аистиху. После того, как няне наложили гипс на сломанную ногу, она пошла и привела аистиху с маленьким Яковом к бабке».
«Дед, ты обманываешь, как всегда! Я точно знаю, что ребенок выходит из живота женщины, и вовсе не аист приносит его».
Дед покачивает внука на колене, и оба начинают распевать песни няни и другие народные песни. Они намеренно путают слова и фальшивят, вызывая смех домашних. «Хозяин, — вмешивается Фрида. — Вы портите характер ребенка».
В окне автобуса проносятся пустые пространства, и она видит себя маленькой девочкой, затыкающей пальцами уши и убегающей свою комнату, чтобы не слышать эти фривольные песенки на сочном германском сленге.
— Привет, Наоми, как здоровье Ханмана? — Бумба, как всегда, полный оптимизма, встречает ее на хозяйственном дворе кибуца Гиват Ашлоша. Волнение охватывает обоих при имени «Ханман», — тайном ключе, возвращающем их в детство. Это имя, произносимое Лоцем с приходом ночной темноты, ввергало малышей в панику, ибо речь шла о сумасшедшем Ханмане, которым пугали детей.
Брат не обмолвился ни одним словом о нацистском терроре, а вспомнил о паническом страхе, гнавшем его к ней в постель, чтобы спрятаться
Она ругает себя за слабость духа. Нет у нее любви к еврейскому анклаву, когда она так беспокоится за Лотшин, и отчуждена от всех, кто ее окружает.
Ностальгия, строки в дневнике, расплывающиеся от падающих слез, показывают, насколько ухудшилось ее душевное состояние.
Мои пальцы для меня, как живые человеческие существа. У меня особое отношение к каждому пальцу. Я — их учительница. Но иногда я учусь у них. Устраиваю соревнование между ними, рисую каждому пальцу образец, и он имеет для меня значение, как написанный мной рассказ. Перед тем, как я нарисовала свои пальцы, сидела не менее часа, вглядываясь в них, и сочиняя о них фантазии. Каждый палец — для меня рассказ. Я смотрю на каждый палец по часу, и тогда рассказ готов. Каждый палец возникает передо мной в виде образа, и я веду с ним беседу, и записываю все, что фантазия мне диктует.
У каждого пальца — свой характер. Один — большой, другой — малый, один — амбициозен, другой ни на что не способен. Один очень горд, другой красив, а третьего ничему научить нельзя. Один — большой дурак. Мал, но, именно поэтому, с большими амбициями, этакий внешне красивый пустобрех, пытающийся властвовать над людьми. Есть один, совсем средненький и очень серый. Нечего делать: его недалекость отталкивает меня. Самый любимый — мизинец, тип интеллектуала. А вот большой палец абсолютно лишен интеллекта, он ужасно мне неприятен, но делает вид, что очень умен, хотя абсолютно глуп. Он очень любит сплетни. Думаю, однажды он умрет от ожирения. Есть один — всегда просто лопается от радости, целый день насвистывает и напевает, очень старателен и прилежно занимается спортом. Его я люблю.
Один день я постилась. Не могла есть. Гнездилась во мне такая печаль, что я даже не могу ее описать, и была она намного дольше, чем обычно, хотя я умею вырваться из ее когтей. Но эта печаль необъятна. Я просто измучила себя и вдруг начала сочинять стихотворение о потерянных мной любимых вещах.
Спустилась на землю ночь. Я люблю ночь с ее безмолвием. Я сижу за письменным столом какой-то прабабки на чердаке. Я поднимаюсь туда на цыпочках. И было у меня ощущение, что человек идет мне навстречу, и мы приветствуем друг друга добрым словом. И затем сидим, и изливаем души друг другу. Я предложила ему искать все вещи, которые у нас исчезли. И тут же я нашла пуговицу от штанов, и начала искать иголку с ниткой, и пришила пуговицу, несмотря на то, что никогда ничего не пришивала. Тут это мне удалось. Это очень приятно, когда что-то удается исправить.
Также я нашла платок. Он был очень грязным, и я представила его юным и красивым, каким его помнила. И пожалела его, и сказала ему, что он вернет себе красоту и найдет себе невесту. Он пустил слезу и сказал: «Хэй, хэй, я несчастный платок. Совсем недавно был молодым и красивым, а сейчас — посмотри на меня, просто невозможно на меня смотреть». Вероятно, такова жизнь. Красивые люди со временем теряют свою красоту и превращаются в вещи, на которые невозможно смотреть, и это очень печально.
Я слышу, как платок плачет. Был у меня красивый свитер, которым я очень щеголяла, и он тоже исчез. Куда исчезли мои красивые вещи? Увидела розовый лифчик у Лотшин и не постеснялась взять его. Лотэ не искала его. У нее столько вещей, и лифчиков хватает. Но мне же он был нужен: ведь был частицей моей любимой сестры, и каждый раз прикасаясь в нему, я словно касаюсь груди сестры.
Фрида жалуется, что ей нечего надеть. Куда исчезло множество платков? Но я думаю, что она жалуется, чтобы нас рассердить. Я спряталась в огромной груде платков, и никто меня не может найти. И внезапно — абсолютная тишина, даже мышиного шороха не слышно. Я думаю, что я очень несчастный человек. Я отличаюсь от всех людей. Я лежу здесь в одиночестве, и никто меня не ищет. И никому я не нужна. Что со мной происходит? Что из меня выйдет? Я бы хотела кричать, но не могу. Я как немая. Думаю, что если бы я могла кричать, я бы могла спастись. Но я не могу кричать. Я должна быть тихой и немой.
Ага, мне все снится и снится, что волосы мои встают дыбом, и руки мои начали избивать друг друга. И я не знаю, что я им такого сделала, что они так сильно избивают меня. Снова я возвращаюсь к какой-то пуговице, бледной, как будто она больна. Затем я нашла лифчик Лотшин, и ее свитер, и ее платок, который она так искала, и увидела, что Бог со мной, ибо Он хочет мне вернуть все, что взял у меня. Я не знаю, почему он это все взял у меня? Быть может, хотел испытать меня, увидеть, как я на это реагирую.
Ага, я все мечтаю и мечтаю. Хотела бы, чтобы у меня были мягкие волосы, как у Лотшин, руки длинные с длинными ногтями, как у Лотшин. Вообще, я хотела бы быть, как Лотшин. Многие мужчины смотрят ей вслед. Я не люблю этого. Я хочу, чтобы Лотшин была связана со мной, была моей и больше ничей. Я бы хотела, чтобы Лотшин была моей вещью. Я вздремнула и пробудилась. Снился мне тяжелый сон, ибо Лотшин не было возле меня.