Королева Виктория
Шрифт:
В сентябре королева обнаружила, что опять беременна, и это послужило причиной ее новой депрессии. Она чувствовала себя униженной этой девятой по счету беременностью, обезобразившей ее фигуру. В ноябре умер ее сводный брат Чарльз Лейнинген, и его смерть погрузила всю семью в печаль, а Викторию ввергла в пучину отчаяния. У нее появилась навязчивая идея, что она не перенесет предстоящих родов. Любой пустяк раздражал ее: присутствие вечно поучающего всех Штокмара и даже этого несчастного Фрица, который настаивал на том, чтобы ему было позволено час в день проводить тет-а-тет с Вики. И Виктории приходилось сидеть этот час в смежной с ними комнате при открытой двери. «Какая
Штокмар и доктор Кларк не уставали повторять, что больше опасаются «за психическое, чем за физическое здоровье Ее Величества». Принц советовал супруге меньше концентрироваться на своих болячках и больше внимания уделять детям, особенно Вики, «от которой ты с радостью готова избавиться». Он при детях делал ей замечания, а она упрекала его в том, что тем самым он подрывает ее родительский авторитет. Семейные сцены разыгрывались все чаще и становились все более бурными. Альберт по своей привычке составил меморандум, в котором в пронумерованных параграфах перечислил все последние сцены и, подвергнув их анализу, сделал заключение: «Мои любовь и сострадание к тебе безграничны и неизбывны».
14 апреля королева, чьи мучения облегчили с помощью хлороформа, произвела на свет принцессу Беатрису. Роды были тяжелыми и продолжались четырнадцать часов: «Я была сполна вознаграждена и забыла все, что мне пришлось вытерпеть, когда услышала, как мой дорогой Альберт говорит: “Какой красивый ребенок и к тому же девочка!“» При ее родах, кстати, присутствовал доктор Вегнер, врач, обслуживавший королевский двор Пруссии, его пациенткой вскоре должна была стать Вики, поэтому Виктория пригласила его в Англию, «чтобы он посмотрел, как подобные вещи происходят у них».
Фриц и Вики стали крестными новорожденной. Находившийся с визитом в Лондоне Максимилиан, брат австрийского императора, также был среди приглашенных на крестины. Он только что был помолвлен с Шарлоттой, дочерью дядюшки Леопольда. Альберту пришлись по душе добрый нрав эрцгерцога и его либеральные взгляды. За завтраком королева усадила Фрица и Максимилиана с двух сторон от себя: «Надеюсь, что это счастливое предзнаменование на будущее, коли по такому случаю Англия оказалась между Австрией и Пруссией».
Имея девятерых наследников, британская корона была как никогда сильной. В парламенте без особых проблем прошло голосование по вопросу о приданом Вики и цивильных листах других детей. Правда, выделенные им суммы были вполовину меньше, чем рассчитывала королева: «Это были сущие крохи по сравнению с тем, во что обходились нации дочери Георга III». Один из депутатов выступил против выплаты Вики ежегодного содержания, поскольку она уезжает из Англии. Но другой встал на защиту интересов королевы, которая понесла крупные расходы, в частности, в связи с визитом во Францию, «а эта поездка, — утверждал он, — была предпринята отнюдь не ради ее собственного удовольствия».
Помимо всего прочего Виктория потребовала у Пальмерстона, чтобы ее супругу присвоили наконец титул «принц-консорт», которого он ждал уже более семнадцати лет. Она пригрозила, что откажется открывать очередную парламентскую сессию, если ее требование не будет удовлетворено. Как писал Альберт своему брату, «в один прекрасный день недоброжелатели вполне могут поставить вопрос о праве Берти на более высокий статус, чем у его собственного отца». Но лорд-канцлер ответил королеве, что повестка дня палаты общин настолько перегружена, что было бы опасно наспех проводить голосование
25 июня 1857 года возмущенная до глубины души Виктория решила самолично присвоить супругу приличествующий его положению титул, закрепив этот акт королевской грамотой. А столь перегруженный работой парламент, словно по иронии судьбы, вот уже несколько недель обсуждал закон о разводах. Отныне покинутая мужем женщина благородного происхождения могла через суд потребовать возвращения ей приданого, а женщина из рабочей среды — возвращения своего заработка, который она, будучи замужем, должна была целиком отдавать супругу. Закон предусматривал создание «трибунала по бракоразводным делам» для рассмотрения спорных вопросов. Альберт настоял на том, чтобы Виктория направила лорду-канцлеру возмущенное послание: «Почему не принято никаких мер, дабы прекратить огласку, которую получили процессы, проходящие в бракоразводном трибунале? Их становится все больше, отчеты о них занимают целые полосы газет, причем печатаются такие скабрезные подробности, которые совсем не следует знать молодым людям. Любой из этих ужасных французских романов, которые серьезные родители никогда не позволят читать своим детям, менее отвратителен, чем то, что наши газеты ежедневно поставляют нам к завтраку!»
В июле Альберт представлял Викторию на бракосочетании Шарлотты и Максимилиана в Брюсселе. Впервые он шествовал впереди австрийских эрцгерцогов и к своему глубокому удовлетворению обнаружил, что отведенное ему место было непосредственно за бельгийским королем. В Осборне королева угощала слуг вином, а моряков грогом, предлагая всем выпить за новобрачных. Она жаловалась дяде Леопольду на отсутствие своего ангела: «Дети ничто для меня, когда его нет рядом. Можно подумать, что с его отъездом жизнь ушла из нашего дома».
Старик Пэм недавно отметил юбилей своей парламентской деятельности. Вот уже пятьдесят лет, как он заседает в палате общин. Он был глух, наполовину слеп, его вставная челюсть клацала во рту, но по случаю юбилея он произнес одну из своих самых блестящих и длинных речей, за что удостоился похвалы Виктории. Она вручила ему орден Подвязки и пригласила к себе в Бальморал. Пэм отказался от приглашения, но сделал это так, что королеве даже не пришло в голову обидеться. Пребывая на пике своей популярности, этот престарелый денди по-прежнему обожал зеленые панталоны и ярко-синие сюртуки.
Развязавший первую опиумную войну и доведший ее до победы Пальмерстон умел лучше, чем кто бы то ни было, защищать флаг и честь британской нации. Поэтому, когда в сентябре 1856 года китайцы арестовали английское судно «Эрроу» и произвели его досмотр, премьер-министр чуть не задохнулся от возмущения: «Он говорит, что это очень серьезное дело, и хочет отправить туда пять тысяч человек». Придя в ужас от губительных последствий распространения наркотиков, некий комиссар Е объявил, что «иностранные дьяволы» должны покинуть Китай. Он назначил награду за поимку каждого «красноволосого», будь тот живым или мертвым. Посланный для акции возмездия английский экспедиционный корпус подверг обстрелу, а затем занял Кантон, разрушив все береговые укрепления. На этот раз Англия посадила в Пекине своего министра, а в других городах — своих консулов. К своему великому стыду Китай согласился на все условия «варваров». Опиум вновь рекой потек в подпольные курильни, трубки раскуривали прямо под носом у полиции, китайцы теряли здоровье, а в палате общин лишь один пацифист Кобден выражал свое возмущение по этому поводу. До этого он в течение семи лет безрезультатно призывал к всеобщему разоружению в Европе.