Королева Виктория
Шрифт:
Однако в следующем году королева стала гораздо чаще бывать на публике. Так, например, она посетила Королевскую академию, музей в Южном Кенсингтоне, где с удовольствием посмотрела выставку работ из фарфора, а также зоологический сад. Кроме того, она инспектировала военный парад в Алдершоте и обошла пешком вокруг работного дома в Старом Виндзоре, где с сочувствием наблюдала безрадостную жизнь старых рабочих людей, живущих в ветхих лачугах. А после этого королева побывала в тюрьме Паркхерст, что на острове Уайт, где долго беседовала с заключенными. Одни из них падали перед ней на колени, моля о «пощаде и прощении», а другие, преимущественно католики и ирландские женщины, были настроены весьма агрессивно и создавали впечатление, что «с ними уже ничего нельзя поделать».
В начале лета королева отправилась в Балморал, где ей предстояло принять участие в собрании жителей Шотландского нагорья, а затем поехала в Абердин, где выступила с речью перед работниками
После всего этого королева поддалась на уговоры премьер-министра и согласилась в 1867 г. выступить перед депутатами парламента с речью по поводу начала его работы. Правда, главным аргументом стала открытая угроза членов палаты общин лишить детей королевы денежного жалованья, если она и впредь будет игнорировать публичные мероприятия. Королева долго сопротивлялась и даже протестовала, доказывая, что ее выставят на посмешище, что депутаты парламента превратят выступление в недостойное шоу и будут потешаться над «убитой горем, несчастной вдовой», а это для нее явится «самым настоящим наказанием, сравнимым разве что с публичной казнью». Однако все ее доводы действия не возымели, и ей пришлось отправиться в палату общин, правда, не в государственной карете, а в своей собственной.
Этот день, как и ожидалось, прошел в жутком волнении. Королева плохо спала, потом не могла заставить себя пообедать, а после обеда никак не могла успокоиться и собраться с мыслями. Ей казалось, что она упадет в обморок прямо на входе в палату лордов, а все будут с ухмылками смотреть на ее унижение. Она не отказалась от своего привычного траура, надела черное платье, черную шляпу, на которой ярко сверкали бриллианты и сапфиры, прикрыла лицо черной вуалью.
«Сегодня королева открывает работу нового парламента, — записал в своем дневнике А.Дж. Манби. — Очень полная, с красным от волнения лицом, она выглядывала в окно кареты и постоянно кланялась встречающим ее зевакам. Ей был оказан очень достойный прием, но не такой хороший, как принцу Уэльскому, следовавшему за ней... Толпы людей были настроены весьма дружелюбно».
«Когда я вошла в палату лордов, которая была заполнена до предела, — отметила королева в своем дневнике в тот вечер, — мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание и рухну на пол. Все напряженно молчали и уставились на меня, а я стояла перед ними совершенно одна». Королевское одеяние, которое она носила обычно до смерти принца, было наброшено на спинку трона, а рядом стояло пустое кресло. Пока лорд-канцлер читал составленную ею речь, поскольку сама она наотрез отказалась это делать, королева молча смотрела в зал, не обнаруживая совершенно никаких эмоций. Ее лицо было неподвижным, серым, похожим на предсмертную маску, а она думала в этот момент только об одном — как бы сохранить самообладание и не упасть в обморок.
На обратном пути в Букингемский дворец королева немного успокоилась и все время болтала со своими дочерьми Луизой и Еленой, которые сидели в карете напротив нее. Позже принцесса Алиса написала матери письмо, поздравив ее с «великим усилием», которое, несомненно, еще принесет свои плоды. «Ты только представь себе, — писала она, — какую гордость и радость испытал бы наш дорогой папочка. Это ли не прекрасный пример исполнения своего долга».
В феврале следующего года королева снова открывала работу парламента, однако позже пришла к выводу, что лучше бы она этого не делала:
«Вчера был ужасный день, и я в который раз сожалею, что поехала на открытие сессии парламента. Это глупое волнение из-за предлагаемых реформ совершенно развратило и рассердило людей. Одни из них злобно шипели, другие отчаянно стонали, третьи громко призывали к проведению реформы. А я, находясь в совершенном одиночестве, вообще не имела никакого желания вникать в суть споров. (Акт о парламентской реформе, предусматривавший значительное расширение права голоса, был принят в августе того же года.) Там было множество ужасных, перекошенных от злобы лиц, и мне доставляло это дополнительные страдания. В такие моменты монарху лучше не находиться в зале парламента. Поскольку погода была плохая, многие люди разошлись по домам, оставив у стен парламента только отчаянных горлопанов. Конечно, там остались только самые плохие люди».
41. ДИЗРАЭЛИ
«Он полон поэзии, романтики и рыцарского благородства. Когда он опускается на колени, чтобы поцеловать мне руку, которую всегда держит обеими руками, то обычно говорит: "С любящей лояльностью и преданностью"».
Одним
Она всегда стремилась к тому, чтобы вокруг нее происходило как можно меньше изменений. В особенности когда речь заходила о составе придворного окружения. Именно поэтому не кажется странным, что большинство ее самых близких людей были весьма преклонного возраста, а некоторые из них были глухими от старости. Так, например, ее личный секретарь генерал Грей находился на своем посту до того времени, пока не умер в 1870 г. в возрасте шестидесяти шести лет. Его преемник Генри Понсонби исполнял свои обязанности вплоть до того момента, когда в 1895 г. перенес сердечный приступ и удалился от дел в возрасте семидесяти лет. А королевский казначей сэр Томас Биддалф тоже исправно исполнял обязанности королевского финансиста до семидесяти лет, когда умер в своем поместье неподалеку от Балморала. Да и личный врач королевской семьи сэр Джеймс Кларк лечил принца-консорта, когда ему было далеко за семьдесят. Новый личный секретарь королевы и преемник Генри Понсонби Артур Бигг, будущий лорд Стамфордем, оставался на этом посту вплоть до смерти королевы.
Королева всегда отчаянно противилась любым переменам при дворе и почти всегда добивалась успеха. Когда в ноябре 1863 г. леди Огаста решила выйти замуж в возрасте сорока одного года, а в качестве будущего супруга выбрала 48-летнего настоятеля Артура. Стэнли, королева не смогла скрыть своего неудовольствия и резко отчитала придворную даму. «Леди Огаста совершенно неожиданно решила выйти замуж (!!!), — жаловалась она королю Леопольду. — А мне казалось, что она никогда не покинет меня! [44] После смерти мужа это для меня самый жестокий и немилосердный удар! Конечно, она останется со мной и будет при дворе, но это уже совсем другое дело, так как отныне все свои силы она будет отдавать другому человеку» [45] .
44
Браки женщин старше среднего возраста всегда вызывали со стороны королевы самое суровое осуждение. Когда известная своей филантропической деятельностью Анджела Бердетт-Куттс, с которой королева с давних пор поддерживала весьма дружеские отношения, вышла замуж за молодого американца Уильяма Эшмида Бартлетта, который был на сорок лет моложе своей жены, королева пришла в состояние благородного негодования. «Эта глупая старая женщина, — сердито ворчала она, — годится ему в бабушки. Обвешалась бриллиантами и думает, что этого достаточно» (RA, Queen Victoria's Journal, 3 May 1881). В своей отчаянной попытке предотвратить этот, по ее словам, «безумный брак» она написала кузену невесты лорду Харроуби, что «леди Бердетт-Куттс отдает себе отчет в своих действиях и понимает возможные последствия этого поступка... Будет очень грустно, если леди Бердетт-Куттс пожертвует своей доброй репутацией и своим положением ради этого безумного брака» (RA, A 15/544, 18 July 1880).
Лорд Харроуби отослал это письмо кузине со своей запиской: «Ты, возможно, полагаешь, что я был в шоке от содержания этого письма. Какой ответ я могу ей дать?» Баронесса посоветовала двоюродному брату написать королеве, что он не имеет никакой надежной информации относительно интересующего предмета и не намерен вмешиваться в ее личные дела (Harrowby MSS. Quoted in Edna Healey, Lady Unknown: The Life of Angela Burdett-Coutts, 1978, 198).
45
Принцесса Беатриса, которой в то время было всего лишь шесть лет, тоже была немало удивлена этим странным браком и продиктовала письмо, адресованное как невесте, так и жениху. «Я надеюсь, — писала она, — что с вами все в полном порядке, дорогая Гуска (Огаста). Меня очень удивило, что вы решили выйти замуж... Полагаю, вы наденете на свадьбу длинное белое платье или вы собираетесь вырядиться в короткое белое платье? Думаю, вы будете выглядеть чрезвычайно забавно в качестве настоятельницы».
«Надеюсь, у вас все прекрасно, настоятель, — продолжала она в другом письме. — Очень интересно, что вы собираетесь стать деканом Вестминстерского аббатства... И еще более странно, что вы все-таки решили жениться. Прощайте» (Letters of Lady Augusta Stanley, 316-317).