Королева Виктория

Хибберт Кристофер

Королева была абсолютно убеждена в непричастности сына к адюльтеру, но не могла не выразить своего возмущения самим фактом его «интимного знакомства с молодой замужней женщиной». Она не без оснований считала, что такая связь может бросить тень на наследника престола и породить сомнения в его честности среди представителей средних и низших классов общества. Кроме того, она резко осудила то общество, в котором он предпочитал проводить свое свободное время, упрекнув его в «фривольности, эгоистичности и стремлении к получению удовольствий любой ценой». Как выразился сэр Чарльз Дилк, «королевский двор единодушно поддерживал принца Уэльского, но придворное окружение королевы оказалось гораздо более щепетильным в подобных вопросах, чем окружение самого принца Уэльского».

Принц же тем временем пропадал на скачках, проводил время в театрах и, казалось, совершенно не обращал внимания на острые заметки и памфлеты, которые время от времени появлялись в столичных газетах и журналах.

А когда королева, доведенная до отчаяния едкими насмешками и карикатурами, начала упрекать сына, тот ответил, что у нее самой грехов не меньше. «Если ты вернешься в Лондон из Виндзора, — писал он матери, — а потом отправишься на часок погулять в парк (где меньше шума городского), то услышишь там много интересного про себя... Мы живем в радикальное время, и чем чаще люди будут видеть своего монарха, тем лучше будет для страны и для народа». Примерно такого же мнения придерживался и весь королевский двор и в особенности Генри Понсонби.

Генри Понсонби, который был назначен одним из конюших королевы вскоре после смерти принца-консорта, часто помогал генералу Грею в делах и считался его наиболее вероятным преемником, поскольку обладал живым умом, хорошим воображением и быстрым пером. Однако это назначение не состоялось прежде всего из-за резкой оппозиции со стороны королевской семьи, которой не нравились его «крайне радикальные взгляды». Генерал Грей был убежденным либералом и одно время даже сидел в палате общин, где отстаивал интересы либеральной партии. Генри Понсонби придерживался радикальных взглядов, а политические предпочтения его супруги вообще выходили за рамки дозволенного. Мэри Понсонби была довольно умной женщиной, она часто писала злободневные статьи в «Пэлл-Мэлл газетт» и имела весьма своеобразные взгляды по каждому вопросу, что признавал и сам Генри Понсонби. В конце концов это привело к тому, что против назначения Понсонби резко выступили не только дети королевы, но и ее кузен герцог Кембриджский, а также ее зять принц Кристиан. Однако королева пренебрегла этими демонстрациями, как писал Генри Понсонби, и «все-таки остановила свой выбор на мне, намекнув в то же самое время через настоятеля Виндзора, чтобы я был более осторожен в выражениях и не позволял своей жене компрометировать меня своими бессмысленными речами». Когда этот разговор каким-то образом стал известен Мэри Понсонби, она была возмущена до глубины души и заявила, что сама «очень не хочет быть скомпрометированной своим согласием пойти на такие уступки и фактически подчиниться чиновникам королевского двора».

Несмотря на затрапезный вид Генри Понсонби, на его слишком длинные брюки и дурную привычку излишне громко смеяться в комнате конюших, за что он получал выговоры от королевы, тем не менее она любила его с самого начала службы при дворе и считала, что благодаря своим уникальным человеческим качествам он может стать исключительно полезным личным секретарем. Он действительно обладал способностью докапываться до сути вещей и при этом не тратил время на пустяки. Кроме того, он был человеком чрезвычайно начитанным, эрудированным, прекрасно разбирался в мировой политике, мог быстро оценить способности тех или иных людей, понимал их проблемы и к тому же отличался редким терпением и трудолюбием. Обладая превосходным чувством юмора, Генри Понсонби мог внимательно выслушать любого человека, даже если тот был намного глупее его, и при этом не демонстрировал абсолютно никакого превосходства, раздражения или самой обыкновенной скуки. Он мог доходчиво и ясно выражать свои мысли, причем как устно, так и письменно, умел поддерживать нужный разговор и добиваться желаемого результата. Хотя он не считал себя крупным лингвистом или просто знатоком родного языка, неплохо знал итальянский, спокойно общался на французском и немецком, несмотря на то что вся корреспонденция на этом языке поступала исключительно немецкому секретарю. Причем знание немецкого было предметом его особой гордости, он не упускал случая пообщаться с немецкими гостями на их родном языке.

Однако самое главное достоинство Генри Понсонби заключалось в том, что он прекрасно понимал противоречивый и во многом неуживчивый характер королевы и никогда не пытался использовать ее слабости в своих целях. «Она не принадлежит, — подчеркивал он, — ни к одной более или менее приемлемой категории женщин-монархов. В ней нет даже намека на рафинированную английскую леди, не похожа она и на богатую англичанку из среднего класса, и уж тем более не напоминает она кого-либо из типичных принцесс какого-нибудь германского аристократического рода. Она никоим образом не походит и на своих троих предшественниц на британском троне. И тем не менее она правит этой страной уже больше, чем все они, вместе взятые. Иначе говоря, королеву просто невозможно спутать с кем-либо в нашем мире, и, вероятно, в будущей истории ей будет отведено уникальное место. Такие выражения, как «люди любят королеву Викторию» или «такого типа женщины», к ней просто неприменимы». Именно тонкое понимание характера королевы и его особенностей сделало Генри Понсонби столь полезным в качестве личного секретаря. Как и генерал Грей, он прекрасно понимал, как далеко

он может зайти в отстаивании своих взглядов или в навязывании королеве чужого мнения. Понсонби мог долго и настойчиво внушать королеве взгляды, которые вызывали у нее протест, но как только он видел, что терпению королевы наступает конец, он тут же уступал ей и больше не возвращался к этой теме. «Когда она настаивала на том, что дважды два — пять, — писал он в воспоминаниях, — я деликатно напоминал, что все-таки склонен полагать, что будет четыре, а не пять. При этом она могла сказать, что видит разумное зерно в моих суждениях, но она точно знает, что будет пять, а не четыре. На этом я оставлял эту тему и больше к ней не возвращался, справедливо полагая, что дальше спорить с королевой просто бессмысленно».

Свой метод общения с королевой Генри Понсонби противопоставлял тому, который часто использовал его коллега, тщетно доказывая правоту, приводя самые невероятные аргументы в свою пользу и ссылаясь на какие-то авторитеты. А самое ужасное происходило тогда, когда он начинал ссылаться на ее собственные слова или прошлые заблуждения. Понсонби таких ошибок не делал и поэтому много лет верой и правдой служил королеве. «Такие вещи не любит никто, — говорил он. — Никому не нравится признавать свои ошибки, в особенности женщинам, и королева не исключение. В конце концов, она была по-своему права». Генри Понсонби не называет имени своего коллеги, но признает, что подобный метод общения с королевой оказался наименее продуктивным. А его манера вести дела часто приводила к тому, что королева либо уступала ему в конце концов и соглашалась с ним, либо просто делала вид, что давно забыла о предмете разговора, чтобы не признавать своих ошибок.

Один тривиальный, но весьма показательный пример такой манеры общения и решения важных дел прекрасно иллюстрирует вдумчивый и уступчивый характер личного секретаря. Он давно понял, что «имеет дело с человеком, который готов воспринимать самые разнообразные советы только в очень деликатной форме». Генри Понсонби занимался организацией зарубежной поездки королевы, все мельчайшие подробности которой он должен был обязательно обсудить с ней и получить ее принципиальное одобрение. Просмотрев журнал регистрации слуг и служанок, королева вычеркнула из списка всех, за исключением одной служанки, заявив при этом, что она справится без посторонней помощи. Ее придворные стали роптать и обратились за помощью к Генри Понсонби. Тот поговорил с королевой и результат этой беседы тщательно и дословно зафиксировал в своем дневнике:

«Разумеется, мадам, вы правы, что одной служанки вам будет вполне достаточно. Я мог бы добавить к ней еще одну девушку из гостиницы. Но смею вас заверить, что эти гостиничные девушки не отличаются честностью и порядочностью. Поэтому я полагаю, что Ваше Величество не станет искушать бедную девушку из гостиницы». Королева немного подумала и сказала, что готова взять с собой еще одну служанку».

В последние годы жизни королевы, когда Понсонби стал слишком забывчивым, а его почерк, как она сама жаловалась, уже было невозможно прочитать, она все чаще стала жаловаться на него. «Он какой-то бесхребетный, — говорила она своему врачу Джеймсу Риду. — Он такой мягкий, такой обтекаемый, что невозможно ухватиться. Над ним все насмехаются, а он все терпит. Он начисто лишен мужества и не хочет отстаивать свое мнение. Когда я ему что-то говорю, он соглашается со мной, когда говорят другие, он соглашается с ними. Он соглашается со всеми и по каждому поводу».

Как и генерал Грей, Генри Понсонби обратился к Уильяму Дженнеру с просьбой помочь ему уговорить королеву как можно чаще появляться на общественных мероприятиях и покончить со своим затворничеством, как того требует кабинет министров.

«Дженнер сказал, что он хорошо знает состояние здоровья королевы, — записал Понсонби в своем дневнике. — И он не намерен советовать королеве делать что-либо, что может усугубить ее самочувствие, тем более по каким-то политическим мотивам. Если министры не верят ему, что королева действительно больна, то он ничего не может поделать... Я сказал, что он мог бы попросить ее попытаться хоть что-нибудь предпринять, что-то такое, что не причинило бы ей никакого вреда. Тем более что все это делается не ради каких-то министров, а ради самой королевы. Но он даже и слышать об этом не захотел».

«Люди спрашивают, — писал Понсонби, — почему королева может принимать участие в этих егерских шотландских балах в Балморале и отплясывать до часу ночи и при этом совершенно неспособна посетить какой-нибудь благотворительный бал в Лондоне». Дженнер ответил, что во время бала в Балморале королеве нет надобности говорить с кем-то или отвечать на какие-то вопросы, что в Лондоне случается на каждом шагу. «Не почему она не живет в городе, а предпочитает укрываться вдали от людской суеты?» — не унимался Понсонби. «Потому что в городе у нее болит голова», - ответил Дженнер. «Ну ладно, если она такая больная, — продолжал допытываться Понсонби, — то почему тратит столько времени и сил на поездку в Балморал?»«Ничего удивительного в этом нет, — парировал Дженнер.
– Когда люди плохо себя чувствуют, им часто советуют оставить город и уехать куда-нибудь подальше, где можно подышать свежим воздухом».