Королева Виктория
Шрифт:
Именно поэтому, пока Дженнер твердо стоял на своем и повторял, что его прежде всего «интересует здоровье королевы, а не ее общественные дела», Понсонби ничего не мог поделать. Не могли помочь ему и ее дети. Дженнер самым решительным образом запретил принцам и принцессам говорить на эту тему, заявив, что «в противном случае он перестанет выполнять обязанности личного врача королевы». И министрам не удалось убедить королеву отказаться от затворничества и более активно участвовать в общественной жизни страны. В беседе с лорд-канцлером королева отметила, что «по своему горькому опыту уже знает, что чем чаще она уступает давлению и уговорам, тем больше выдвигается требований со стороны правительства, а в итоге подрывается ее здоровье».
Когда в январе 1866 г. королеву попросили открыть очередную сессию парламента, она ответила премьер-министру несколько экстравагантно,
«Королева должна сказать, что вполне понимает озабоченность тех, кто хочет видеть ее на открытии работы парламента... Почему это желание должно быть неразумным или слишком настойчивым, чтобы лицезреть в стенах парламента бедную и несчастную вдову, разбитую горем от утраты любимого мужа, нервную и испуганную, все еще находящуюся в глубоком трауре? Почему вы так хотите видеть перед собой одинокую и убитую горем женщину и устраиваете из этого шоу, после которого она долго не сможет прийти в себя и обрести прежнее душевное равновесие? Ведь раньше королева всегда опиралась на помощь и поддержку мужа, а сейчас вы хотите выставить ее на посмешище, на всеобщее обозрение, даже не давая себе труда подумать о ее ранимом сердце и оскорбленных чувствах. Она не хочет и не может участвовать в этом шоу и не понимает истинных намерений тех, кто требует ее присутствия! Она знает, что тешит самолюбие тех, кто предлагает ей невозможное. Если вы представите себе все те страдания, которые придется испытать королеве в стенах парламента, вы, вероятно, не станете настаивать на ее присутствии. Она не сможет предложить вам никаких новых идей, по вряд ли готова пройти через такие испытания».
«Невозможно отрицать, что Ее Величество во многом полагается на свою прежнюю популярность, — написал лорд — хранитель печати Галифакс Генри Понсонби. — Коронованные особы, как, впрочем, и все остальные граждане страны, должны сейчас делать намного больше, чем в прежние дни, чтобы соответствовать изменившимся обстоятельствам и достойно играть свою роль в истории. Они хотят своими глазами видеть корону, скипетр и другие атрибуты монархической власти. Они желают видеть профиль монархов на своих монетах, и было бы неразумно думать, что они могут спокойно жить без монарха, укрывшегося в Осборне и Балморале и ведущего уединенную жизнь, которую может позволить себе только частное лицо».
Обращаясь к вопросу о «королевских привилегиях и прерогативах», премьер-министр Гладстон горько сетовал, что «главная причина упадка всех монархий совершенно очевидна Это как древесный червь, который проникает под кору благородного дуба и прокладывает там свою нору, подрывая устойчивость мощного ствола». Один из конюших королевы говорил Гладстону, что в « Европе есть только одна великая столица, в которой не находится монарх, и эта столица — Лондон». А Джозеф Чемберлен — известный радикальный политик и будущий министр — заявил в 1871 г., что в Англию «должна прийти республика, и если сохранятся темпы нашего движения, то это произойдет еще при жизни этого поколения». Ту же мысль высказал и известный владелец республиканской еженедельной газеты «Нэшнл реформер» Чарльз Брэдло, заявив во всеуслышание, что «опыт последних девяти лет (с 1861 г.) доказывает, что страна вполне может обойтись без монарха и таким образом сэкономить на монархии значительную сумму денег».
Добровольное затворничество королевы стало самой популярной темой практически всех газет и журналов. Весьма показательны в этом смысле выдержки из наиболее интересных статей: «Живые имеют такие же притязания, что и мертвые», -писала консервативная «Таймс»; «Покойному принцу-консорту отданы все приличествующие почести, а теперь настало время для королевы выполнить свой долг перед страной и народом, и подумать о достойном исполнении возложенных на нее обязанностей, а не отсиживаться за оградой своего дворца и не ссылаться на неизбывное горе в связи с утратой мужа».
И общественное мнение было на стороне авторов этих статей. Дочь лорда Джона Рассела леди Амберли отметила в своем журнале, что «почти каждый человек упрекает королеву за то, что она редко бывает в Виндзоре или Лондоне... Кажется, в отношении к ней не проявляется не только ни малейшего уважения, но хотя бы даже самой обыкновенной лояльности. Одни люди начинают громко спрашивать: «За что мы платим ей деньги, если она не хочет исполнять свои обязанности?» — а другие просто требуют, чтобы королева отреклась от престола, если не способна выполнять свою роль правящего монарха».
Редко кто поддерживал королеву, да и поддержка эта оказывалась от случая
Королева была до глубины души тронута этим заявлением Брайта, жена которого умерла некоторое время назад, оставив ему заботу о детях и неизбывное горе, доходящее зачастую до отчаяния. А когда Джон Брайт согласился стать президентом Торгового совета в кабинете Гладстона, королева предложила, чтобы он, человек пожилого возраста и к тому же квакер, не становился перед ней на колени и не целовал руку во время формальной церемонии вступления в должность. Джон Брайт действительно не опустился перед ней на колени, но, будучи одетым в специально сшитые по такому случаю короткие бриджи, все же поцеловал ей руку, то есть сделал то, что «квакеры обычно никогда не делают» [50] .
50
Вскоре после назначения Джона Брайта президентом Торгового совета министр иностранных дел лорд Кларендон сообщил герцогине Манчестерской, что «Брайт, по-видимому, произвел на королеву очень хорошее впечатление... Элиза говорила мне о его спокойном характере и добрых манерах, в особенности если он находился в обществе женщин. Фрейлины королевы заставляют его играть с ними в «слепой хоккей», и бог его знает, какие еще испытания они придумают для этого бедного квакера... Элиза совершенно не боится Брайта и даже восхищается им, так как он несколько раз защищал ее от нападок. Она очень благодарна ему и говорит, что никогда не забудет того, что он для нее сделал» (A.L. Kennedy, ed. «My Dear Duchess: Social and Political Letters to The Duchess of Manchester», 247—248).
Однако точку зрения Джона Брайта разделяли далеко не нее люди. Большинство его коллег-политиков как правого, так и левого толка согласились с редакцией газеты «Таймс» и остальными газетами, которые подвергали королеву ожесточенной критике.
44. «ЦАРСТВУЮЩАЯ БЕДНЯЖКА»
«Она должна официально повторять, что пока министры не станут поддерживать ее... она не сможет продолжать свою работу».
Не успели затихнуть все скандальные подробности бракоразводного процесса миссис Мордант, как летом 1870 т. разразилась война между Пруссией и Францией. Поначалу Францию воспринимали в Англии как агрессора, однако позже, несмотря на совершенно откровенные прогерманские симпатии королевы, англичане стали симпатизировать французам. После сокрушительного поражения императора Наполеона III под Седаном в сентябре, разгрома практически всей французской армии и провозглашения Франции республикой в Лондоне состоялся грандиозный митинг республиканцев, на котором королеву и весь королевский двор в очереди ной раз назвали «сборищем немцев». И тем не менее, когда поверженный французский император прибыл в Англию в марте 1871 г., он встретил со стороны королевы весьма теплый прием.
«Я подошла к двери вместе с Луизой и крепко обняла свергнутого императора. Это был трогательный момент. Я вспомнила, как он приехал к нам в 1855 г., выглядел триумфально, а принц Альберт встретил его в Дувре и сопровождал до дворца. Тогда вся страна горячо приветствовала французского императора, а теперь!.. Он выглядел подавленным, на его глазах появились слезы, но держал себя в руках и тихо сказал мне: «Il y a bien longtemps que je n'ai vu v^otre Majest'e» («Давно не видел Ваше Величество»). Он поднялся со мной наверх, и мы вошли в зал для аудиенций. Император заметно располнел, поседел, а его роскошные усы уже не закручивались кверху, как было прежде, а беспомощно свисали вниз. Однако его манеры, к счастью, остались прежними — мягкими, деликатными и в высшей степени приятными. Мои дети вошли в комнату вместе с нами. Император сразу же завел речь об ужасном и позорном положении Франции».