Королевская дорога
Шрифт:
О кольте, который Клод носил на поясе, не могло быть и речи; он услыхал лёгкий щелчок и увидел, как Перкен вытащил из кармана кое-что из своих стеклянных бус. Тогда Клод тотчас же снял с предохранителя маленький браунинг, лежавший у него в глубине кармана — причём сделал это не торопясь, чтобы было не так слышно, — и вынул голубые жемчужины. А Перкен уже протянул руку и, присоединив их к своим, вручил стиенгам, сказав несколько фраз по-сиамски, которые тут же перевёл проводник.
— Поглядите, Клод, вон там, наверху, над тем стариком, который, верно, и есть вождь.
Светлое пятно во мраке — белый пиджак европейца. «Грабо должен быть здесь». Старый вождь улыбался, вытянув губы и обнажив дёсны; он
— Сейчас принесут глиняный кувшин note 21 , — сказал Перкен.
Солнце проникало в хижину треугольником, освещая старца от плеча до бедра, его голова евнуха оставалась в тени, зато явственно видны были выступавшие ключицы и рёбра. Глаза его устремлялись то на белых, то на лежавшую перед ним тень от черепа гаура, рога в лучах света давали обратное отражение, но рисунок их был на удивление чёток. Внезапно тень эта дрогнула, словно её потревожил приближавшийся шум: над лестницей появился кувшин с тростинкой в горлышке, его держали две руки с почтительно вытянутыми по краям пальцами — будто ручки. Водружённый на эти вскинутые вверх ладони, кувшин, казалось, приносился в дар всё ещё вздрагивающей тени, дабы умиротворить её. И опять лёгкий шум: тот, кто нёс кувшин, наткнулся, видно, на шест — искал ступеньки. Но вот наконец он очутился в хижине, прикрытый, подобно другим камбоджийцам, синими лохмотьями (даже на вожде мои не было ничего, кроме набедренной повязки), и, держась удивительно прямо, очень медленно, с таинственными предосторожностями опустил кувшин на пол. Кса судорожно сжал пальцами колено Клода.
21
Для принесения клятвы лояльности надлежит выпить из одного кувшина. К тому же глиняные кувшины — самые ценные вещи в деревнях стиенгов. — Прим. авт.
— Что с тобой?
Бой спросил о чём-то по-камбоджийски, тот, кто принёс кувшин, повернул было в его сторону голову, но тут же резко отвернулся к вождю.
Ногти впились в тело.
— Он… Он…
Клод вдруг понял, что человек этот слеп; но дело было не только в этом.
— Кхмер-миенг! — крикнул Перкену Кса.
— Камбоджийский раб.
Мужчина двинулся в обратный путь, исчезнув за дощатым настилом; Клод опять услыхал удар, словно, уходя, тот снова наткнулся на шест. Однако внимание всех этих встревоженных мужчин было приковано к руке вождя, торжественно поднятой над кувшином; казалось, она повелевала даже тишиной. Опустив руку и закрыв глаза, он втянул спиртное через тростниковую трубочку. Потом передал трубочку Перкену, затем Клоду, который взял её без отвращения — слишком велико было его беспокойство. Неустанно ищущий взгляд Перкена, пытавшегося разглядеть, что происходит снаружи, лишь усиливал тревогу.
— Отсутствие Грабо не даёт мне покоя. Мы берём на себя определённые обязательства по отношению к мои, а он — нет. Я доверяю ему, и всё-таки…
— А они… берут на себя обязательства… или нет?
— Ни один не осмелится нарушить клятву на рисовой водке. Но если он, по их мнению, не взял никаких обязательств, как знать!..
Он сказал что-то по-сиамски, проводник перевёл; вождь ответил одной фразой.
Ответ этот явно заинтересовал мужчин, стоявших в основном неподвижно в глубине помещения и лишь время от времени почёсывавшихся; теперь уже Клод различал их, его внимание привлекли белые пятна на их телах — следы кожной болезни. Мужчины внимательно слушали.
— Он говорит, что белого вождя нет, — перевёл Перкен.
Взгляд его снова остановился на белом пиджаке.
— Я уверен, что он здесь!..
Клод вспомнил о ружье и тоже посмотрел на пиджак. Тень от него на полу казалась двойной:
— Пиджак не надевался давно, — заметил он вполголоса, словно опасаясь, что его поймут.
Может быть, пыль здесь скапливалась очень быстро? Между тем пол был чистым, талисманы-подсвечники — тоже. Мало вероятно, что Грабо одевается здесь, как в Бангкоке; недаром Клоду вспомнилась фраза, сказанная Перкеном на поляне; казалось, вот уже несколько минут она звучала в этой хижине: «Может, он до того одичал…» Почему он прячется, выставив вместо себя этих людей, тягостный интерес которых ничем не уступал любопытству зверей?
Перкен снова обратился к вождю. Разговор был очень коротким.
— Он сказал, что согласен, хотя это ровным счётом ничего не означает. Я в самом деле остерегаюсь… На всякий случай я сказал, что мы вернёмся и привезём ему гонги и кувшины, кроме тех термосов со спиртным, которые я ему дам сейчас; у него будут все основания разделаться с нами на обратном пути… Он мне не верит… Что-то тут не так. Надо во что бы то ни стало отыскать Грабо! Лицом к лицу он не осмелится…
Перкен встал — переговоры были окончены. Направляясь к лестнице, он постарался обойти тень от черепа, будто опасаясь соприкоснуться с ней. Проводник повёл их в пустую хижину.
Деревня постепенно возвращалась к жизни: решётки были опущены; мужчины в набедренных повязках или в синих лохмотьях — рабы — со сдержанным рвением слепых хлопотали возле хижины, откуда они только что вышли. Перкен шагал вперёд, однако взгляд его был прикован к ним. Один из них начал пересекать пустое пространство, куда ступили они сами; их пути могли скреститься. Остановившись, Перкен схватился рукой за ногу, будто пытаясь вытащить какую-то колючку; чтобы не упасть, он оперся на Кса.
— Когда мы с ним поравняемся, спроси его, где хижина белого. Где хижина белого. Только и всего. Понял?
Бой не отвечал; раб почти уже дошёл до них: и объяснять второй раз времени уже не оставалось. Он был совсем рядом и мог услышать… Сорвалось? Нет, подойдя к нему чуть ли не вплотную, бой тихонько заговорил. Лицо того, другого, было обращено к земле, он ответил так же тихо. «Может, он думает, что отвечает другому рабу?» Перкену не терпелось оказаться рядом с Кса, заставить его тут же перевести, коснуться его, и он чуть было не растянулся во всю длину — забыл, что всё ещё держит руками ногу. Бой заметил его неловкое движение и, хотя был довольно далеко, успел прийти на помощь. Перкен ухватился за него.
— Ну что?
Кса глядел на него с беспокойством и привычным смирением туземцев, свыкшихся с безумствами белых, поражённый его резкостью и глухим голосом, будто кто-то мог услыхать и понять их на этой глинобитной площадке, где не было никого, кроме продолжавшего свой путь раба и пса, спешившего укрыться в тени.
— Возле банановых деревьев.
Сомнений не оставалось: на поляне стояла всего одна группа банановых деревьев, наполовину одичавших; рядом с ними — большая хижина. Заинтригованный, Клод вернулся назад, смутно догадываясь о том, что произошло.
— Раб сказал, что он в этой хижине.
— Грабо? В какой хижине?
Из предосторожности Перкен показал пальцем, прижав руку к бедру.
— Мы пойдём туда?
— Не сразу, сначала распряжём быков. Потом сделаем вид, что попали туда как бы случайно… по крайней мере насколько это возможно…
Они догнали проводника. Перед отведённой им хижиной Кса начал распрягать быков.
— Довольно, Перкен. Пора идти!
— Как хотите.
Несмотря на все уловки, банановая хижина влекла их с неодолимой силой. Сколько бы они ни тратили времени на споры, всё равно они были в руках Грабо. Если же им суждено договориться, то чем раньше это случиться, тем лучше.