Королевская канарейка
Шрифт:
1. Пролог
люди разбегутся
если щас спою
очень заунывно
я про жись свою©
Мне всегда, с самого детства казалось, что люди почти все живут не первую жизнь, и у них есть опыт предыдущих жизней, позволяющий им правильно поступать в этой, по-умному обустраиваясь. Я ведь не глупа, но когда доходит до материальной стороны жизни, живу, как в первый раз. На ощупь и слепо. Поэтому у меня нет высшего образования — того, которое умные люди получают, чтобы обзавестись профессией, дающей доход и уважение в обществе; поэтому я, даже выйдя замуж за приличного человека, не сохранила семью, не обзавелась детьми. Придя к мысли, что мне доступна только жизнь сердца и к материальному я равнодушна — то есть комфорт люблю, но жертвовать чем бы то ни было ради его достижения не хочу, успокоилась. Каждый живёт, как может. И мало что держит меня в этом мире с тех пор, как не стало родителей.
Я развелась недавно и очень счастливо. В смысле эйфории от того, что не надо больше общаться с мужем, спать с ним и быть милой и порядочной. И чувствовать себя мёртвой ниже шеи. Такое облегчение!
Квартирой
Развлечением для меня стало сидение на «Мамбе». Создав аккаунт, я поняла, что в мои тридцать два я не стара, и что особенности внешности, за которые сверстники травили меня в детстве и юности, сейчас делают меня красавицей. Длинные рыжие волосы, голубые глаза и детское выражение лица — при выраженных… гм… формах. Женихи набегали от восемнадцатилетних до восьмидесятилетних пачками, и достойных людей среди них было достаточно, но в сердце никто не запал. Однако болтать в инетике и иногда с кем-нибудь встречаться было интересно. Особенно забавным показался случай, когда откликнулась я на приветствие человека, только потому, что был он похож на фотографии на писателя Горчева — та же борода, тот же растянутый свитер. И представился этот человек реставратором. А я немного графоман, и очень мне стало интересно, какова профдеформация в этой профессии, прямо жгучее любопытство одолело. Отнюдь не собираясь вляпываться в роман, назначила я ему свидание в Эрмитаже — чтобы поговорить в месте, которое наверняка будет способствовать раскрытию человека. И что: на встречу вместо сорокачетырёхлетнего реставратора в драном свитерке пришёл шестидесятичетырёхлетний седой дяденька в приличном костюме. Меня это никак не смутило — роман же не подразумевался. Но от реставратора он тоже оказался далёк и не мог поддержать разговор об Энгре и истории формирования сасанидской коллекции, да… Однако работники Эрмитажа его узнавали и уважительнейшим образом кланялись. Отказавшись, под предлогом выдающейся порядочности и, для верности, головной боли, от ресторана, я была трепетно доставлена домой на очень хорошей машине, которую человек водил откровенно плохо. Небось, водителя для конспирации отпустил. Дома я тут же полезла в инетик и моментально опознала визави. Так я единственный раз в жизни общалась с живым олигархом («Гений, миллиардер, плейбой, филантроп»©), искавшим любовь не за деньги. Любви не за деньги у меня для него не было, и знакомство наше продолжать смысла не имело.
Следующий день, тридцать первое октября, я неплохо запомнила потому, что он был последним в этом мире. Я бегала на работе, решая всевозможные проблемы, и даже поесть не успела. Начитанные коллеги просветили меня, что сегодня Самайн и позвали праздновать, но я почувствовала себя не очень хорошо. Отказалась. Домой пришла продрогшая, с головной болью и температурой, с облегчением забралась под одеяло и впала в горячечное забытьё.
2. Новый мир
«Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» © В. И. Ленин
Очнуться ранним утром в лесу в начале ноября, имея из одежды одну пижаму — скверно. Холодно, пижама грязная и отсыревшая от лежания в кустах. И нет никаких приемлемых предположений, как здесь оказалась и как отсюда выйти. Но что-то делать надо было — и я пошла, куда глаза глядят. Имелась мысль найти дорогу или хотя бы речку и по ним выйти к людям. Тропинку нашла довольно быстро, взбодрилась и заскакала по ней — босые ноги от холода уже теряли чувствительность, и я понимала, что в лесу, без возможности утеплиться, развести огонь и поесть, меня ждёт быстрая смерть. По дороге рассмотрела деревья — и не смогла опознать их. Понятно, что хвойники, но я таких никогда не видела. Это наводило на отвратительные мысли. Например, что я сошла с ума и до сих пор в помрачённом состоянии сознания. Однако реальность, данная в ощущениях, была, я бы сказала, очень реальна. И холодна, и голодна. И вот, угнетаемая думами, я, тем не менее, скакала по тропинке, и первый ледок хрустел под замёрзшими ногами, обжигая их. Тропинка через пару часов вывела к высокому речному берегу. И — о, чудо — ниже по течению, очень вдалеке виднелся город. Судя по каменным стенам вокруг и шпилям — средневековый. Я присела и мрачно задумалась о своей вменяемости, и можно ли уже как-то очнуться — пусть и в дурке, но в тёплой постели. Естественно, только замёрзла ещё больше, начала жалеть себя и всхлипывать. Вдоволь не нарыдалась — холодно, и понятно, что всё-таки надо двигаться к цивилизации. Если уж не получается очнуться в тёплой кровати — что очень и очень жаль.
Идти решила по берегу, чтобы не заплутать, и продвигалась потихоньку — быстро было невозможно с босыми ногами по камням и бурелому. Спустя какое-то время я начала понимать, что в лесу не одна, и это сначала обрадовало, а потом напугало. Там, где, по известной пословице «Закон — тайга, медведь — прокурор», от встречных не обязательно нужно ждать хорошего. Припомнила, как летом ходили за подберёзовиками на петергофские канавы, и было нас три девушки и ротвейлер. И как встреченные пузатые два мужика очень внимательно нас рассматривали, и ничего хорошего не было в их лицах. А потом из кустов вылез ротвейлер, и интерес резко пропал, они ушли. Так что даже в знакомом лесу ротвейлер — лучший друг женщины. А у меня его нет, и ничего нет. И я решила затаиться и, по возможности, переждать. Сидела под вывороченными корнями тихо, как мышь — но ничего не вышло.
Два
Когда орк в очередной раз дёрнул верёвку и начал оборачиваться, чтобы посмотреть, из леса прилетело копьё, ударило его в спину, меж лопаток, и пробило насквозь. Хрустнули переламываемые кости. Орк издал горловой звук и упал в землю, подбородком вперёд, потянув меня за собой.
В идущего следом воткнулось сразу два копья. Упав, я видела, как к главарю орков подскочил воин и ударил его ножом в живот, и тот ничего не успел сделать, только вскрикнул. Свободной рукой воин зажал ему рот, а потом, немного подсев, силой предплечья поднял нанизанного на клинок орка в воздух. Тропинка вокруг наполнилась фигурами в кольчугах. Всех лежащих орков деловито дорезали. Наклонялись, смотрели — готов или ещё дышит? — опять втыкали нож. При этом обменивались спокойными, будничными репликами. Раздевали, обыскивали. Меня подняли, разрезали верёвки, с сочувствием начали выспрашивать — но много не выспросили, их языка я тоже не знала. Хотя бы дали плащ и какие-то ужасные вонючие опорки, снятые с убитого орка. Я кое-как примотала их ремнями, которыми они крепились к ногам, но всё равно в один этот сапог влезло бы три моих ноги.
Речь воинов была мне непонятна, но я подозревала, что они из увиденного с излучины реки города. И, пока орки охотились на странную бабу и увлеклись этим дивным занятием, они охотились на орков. Так и оказалось. Уже на закате мы вошли в город — он был, как удивительно подробная декорация к фильмам о средневековье. Каменные дома, извилистые улочки. Ратуша в центре. Спасители отвели меня как раз туда и сдали с рук на руки какому-то упитанному, хорошо одетому бородачу. Низенький, толстый, с вороньими глазами навыкате — он явно был уважаемым человеком и знал языки. Убедившись, что я не знаю ни одного из них, он огорчённо поцокал и подвёл меня к стрельчатому, забранному решёткой окну — рассмотреть поближе в последних лучах солнца. Уж не знаю, что он хотел увидеть, но при ярком свете одно он для себя выяснил — что я для него привлекательна. И без того масляные глазки замаслились ещё больше, и он протянул руку к моим волосам, с эдаким собственническим восхищением, не ожидая никакого отпора от замарашки из леса, да ещё к тому же не говорящей на человеческом языке. Я отстранилась, нахмурившись, и подумала, что рано обрадовалась. Люди — они ведь зачастую ненамного лучше орков. Этот был такой. Когда он попытался сорвать с меня плащ, я взбеленилась и, отпрянув, крикнула сама не помню что, направив руку со скрюченными, как когти, пальцами в сторону этого урода. Причём конкретно в область паха. Даже в моём не слишком суеверном мире можно было относительно легко внушить людям страх, заставив их заподозрить, что я несколько сродни чорту. Рыжие волосы, немного косящие в разные стороны глаза, лёгкая отстранённость — люди видели и верили; им необязательно было лгать, достаточно было не мешать придумывать, и это иногда избавляло от проблем. Например, как-то мелочная и злобная коллега, периодически делавшая мне пакости, после очередной из них сломала зуб и решила, что это дело моих… гм… способностей. Было смешно и стыдно за неё, когда она аккуратно выспрашивала меня на этот счёт. Я не отрицала и не подтверждала, но моё невнятное хмыканье уверило её, что подозрения небеспочвенны — и более я от неё гадостей не видела. Наверное, я бы легко могла стать шарлатанкой и зарабатывать на этом, но не хотела. Неэтично.
Вот и этот поц — он было ринулся на меня, но после якобы проклятия остановился и даже немного отпрыгнул назад. С комичной озабоченностью довольно долго ощупывал причиндалы — он что, боялся, что всё отвалилось?! После чего вся комичность закончилась: потеряв настрой на общение, он вызвал солдат. Меня отвели в подвал и посадили в каменный мешок без окон, с решёткой вместо двери. Но хотя бы не пытались бить и насиловать — наверное, начали опасаться. Тут мне конечно повезло, что и говорить. Городок, судя по всему, был благополучный — в соседних камерах никто не сидел.