Королевская канарейка
Шрифт:
Редкая сеть из пчёл реяла над водой, из зарослей вылезать точно не стоило. Чуть погодя рядом всплыл Глоренлин. Пока я вспоминала приличные слова, чтобы цивилизованно высказать свои ощущения и спросить, как это насекомые из-под контроля великого шамана вышли, оный, покопавшись в неприличных невысказанных, елейно сообщил:
— Богиня, я и не контролировал их, только просил… ты просто была неосторожна и придавила пчёлку.
Мороз продрал по коже. Странные были ощущения, при условии, что я в воде по ноздри. То есть всё это время, с первого раза…
— Ну да, а что? Даже некоторые люди умеют договариваться с пчёлами, а ты богиня, в сидовом
На это я не нашлась что ответить, но думы мои были нелюбезны. Что, впрочем, не помешало высокородному безмятежно тарахтеть, что-де не в первый раз, и всегда так эллет лечатся, и для репродуктивного здоровья небольшие стрессы, связанные с пчелолечением, очень хороши. А попозже и муравьёв попробуем. Я ведь обещала подарить владыке дитя? На слове «дитя» хлебнула водички, но согласно покивала, и шаман продолжил, что на эллет-де такое лечение отлично действует, организм настраивается на нужный лад.
Я в ответ только булькала. Хотела сердиться, но как подумала, на кого мы похожи были, сигая по лесу голышом… на кого, на кого: вот мультик был про смешариков, там Совунья с Карычем, оба пожившие, эликсир молодости варили. И, когда ингредиенты для него добывали, и от пчёл бегали, и ныряли, и по горам лазили. В конце концов рецепт оказался недействующим, но беготня их знатно омолодила. Небось шаман знает, что делает. Горестно вспомнила, как омолаживающиеся в мультике, спасаясь от пчёл, бегающую молодёжь обогнали, и крепко понадеялась, что поблизости никого нет и никакие пионэры эльфийские аттракцион не видели. Потому что Совунья в одежде бегала, а я без.
— Зрелище дивное, — лицо шамана стал мечтательным.
Ничего не ответила, однако посмотрела тяжело и полезла на берег, потому что пчёлы разлетелись уже.
На берегу, посмотрев вниз, взвизгнула: на ногах висели чёрные блестящие пиявки. То-то мне казалось, что ощущения странные, словно морозцем пробирает!
— Ничего, богиня, это тоже полезно.
Благостные интонации стали последней каплей, и я в ответ успела наговорить больше, чем хотела бы.
Во всяком случае, было потом очень неудобно, что великого шамана Дуремаром и ещё похлеще называла.
Действия большого это не возымело; похоже, эру Глоренлин и правда то ли всех женщин скопом, то ли меня лично стихией воспринимал — во всяком случае, он, укоризненно улыбаясь, двинул кистью, и извивающиеся пиявки поотваливались. Я тут же отскочила от них подальше. Из ранок по мокрой коже полосами заструилась кровь, и пришлось постоять, пока Глоренлин останавливал кровь, лечил укушенную опухающую щёку и ногу, зашибленную обо что-то во время бегства.
Его вся эта беготня, похоже, очень взволновала в определённом смысле, потому что он полечил, дал немного обсохнуть — и прижался сзади, давая почувствовать свой жар. Я набегалась, замёрзла, и странно приятным ощущалось его тепло, его худое даже для эльфа тело… нахмурилась, упёрлась в грудь:
— Увидят.
— Только бобры.
Оглянулась рефлекторно — и действительно увидела круглую бобриную голову, неодобрительно взирающую на нас из воды.
Замялась, думая. Ласки шамана были легки, теплы и прекрасны, и он ждал, во всяком случае, с надеждой спросил:
— Да? — и горячо попросил: — Позволь быть твоим, здесь и сейчас.
Вздохнула, сдаваясь, и только руки подняла, заслоняя локтями лицо. Я не вижу вас, вы не видите меня.
Ему
Забыться в таком месте и позиции не могла, и тем сильнее ощущалось, что партнёр-то как раз полон чувства, что дышит через раз, и что со всеми потрохами моим быть желает. Это трогало и нравилось, его огонь грел, искренние беспомощные стоны опьяняли. Чувствовалась его борьба с самим собой, в которой он безнадёжно и скоро проигрывал.
Оба мы, выйдя из пруда, пахли сырой водой, но Глоренлин разогрелся, кожа его начала источать яркий аромат мускуса. В нормальном состоянии он смутил бы, но сейчас казался прекрасным; хотелось вдохнуть поглубже, изваляться в нём, стать им. С каждой секундой и каждым вдохом запах становился всё сильнее, стоны всё отчаянней.
Приятно было сохранять хоть какое-то соображение — это давало острее почувствовать, что да, мой консорт от меня с ума сходит. Это льстило и возбуждало, делало податливой сытой кошкой, блаженно щурящейся на солнце и на воду, и никуда не торопящейся. Благосклонно преклоняющей слух к благодарному опустошённому шёпоту:
— Если бы ты знала, как я это чувствую… как это для меня.
Да уж думаю, ослепительно должно быть, раз этого чёртушку так пронимает.
Бобёр, кстати, проявил себя настоящей сволочью: с видом занятого существа таскал туда-сюда ветки по пруду, прилаживал к хатке, а сам всё время косился. Хвостом по воде шлёпал. Иногда останавливался и смотрел, как на дураков — но шамана, мне кажется, и стадо бобров не смутило бы. И не бобров. А я старалась не портить ему удовольствие.
После радостей приближения к природе и единения на её лоне было прекрасно увидеть светского Лисефиэля.
Вот лорд так лорд! Не хуже короля умеет надуться спесиво, уж насчёт него не подумаешь, что такой будет бегать по буеракам, ломать хатки приличным бобрам и в пруды прыгать.
Смотрела с удовольствием на разодетого неторопливого рыжика и радовалась, что Глоренлин ушёл и мысли мои не прочитает. Нет, я очень ценила заботу о себе и чувства тёплые, но от заботы шамана иногда икалось здорово. Поэтому, может, в иных обстоятельствах показавшиеся бы скучными услужливость Дживза и тихое времяпровождение очень нравились. Я, пожалуй, видела, что меня подмариновывают к ночи — чтобы не устала за день, но ничего против не имела.
Слушала как-то похвалы породе кур билефельдер. Хозяка говорила: «Хорошие курочки! Села посидела, встала постояла, а чтобы бегать сломя голову — это нет! Ведут себя красиво и на лужке и на газоне, ходють гуляют стайкой. Картина, а не куры!»
Ну так я после перформанса с прудом была не хуже нисколько. Сесть посидеть, встать постоять, погулять по травке, задумчиво глядя на закат — привет вам, куры.
Такую же радость доставляло отчётливое желание Лисефиэля добраться до кровати, а не сделать это на столе или на краю обрыва. Опять же, не сказать, чтобы на краю не нравилось, но контраст…