Королевская канарейка
Шрифт:
И это был апофеоз.
Оно конечно, эру библиотекарь позволял мне рыться в книгах, как поросёнку, и только умилялся, но за такой разгром он нас точно не похвалит. Трясущимися руками помогала Леголасу собирать всё обратно. Когда всё умялось в шкаф, принц взял меня за руку:
— Книги — источник знаний, надо всё-таки с ними уважительнее. Пойдём отсюда, — и потянул на выход.
Увлекаемая следом, робко спросила:
— Куда мы идём? В постель?
И удостоилась насмешливого взгляда:
— Богиня, какая тебе постель? Я же не дурак,
Я поняла, что в краску он может вгонять не хуже Трандуила. Мда, всё-таки надо будет почитать источник знаний за авторством Тенолы Умбарского — вдруг что новое про себя узнаю.
42. Мне нравится мальчик, ему три тысячи
В день, когда зацветает вьюнок —
ни о чём не жалею. ©
Леголас спросил меня, где мне нравится мыться. Я спросила, где больше нравится ему. Тут они с королём оказались на разных полюсах. Принц предпочитал чашу, нависавшую над сосновым каньоном.
Летнее утро обещало жаркий тихий день, и небо пронзительно синело над плещущимися в чаше эльфийками. В который раз поразилась красоте женщин — неудивительно, что их стараются особо не показывать другим расам. Чревато конфликтами.
Нам они обрадовались. Склоняли головы и честили «божественной парой», и видно было, что действительно рады присутствию. Парой мы оказались и правда удачной, в том смысле, что во время Бельтайна многим удалось забеременеть. Удивляло, смешило и трогало, как они верили, что мы им помогли, и смотрели с благодарностью и восхищением. Те, кому не удалось, с надеждой просили остаться хотя бы до следующего Бельтайна и одарить их милостью богов; старались невзначай, исподтишка коснуться — на счастье. Эльфийки хрупки и невесомы, как жаворонки, их прикосновения легче человеческих, и оторопь от физического контакта мешалась даже с каким-то приятным чувством. Терпеть почти не приходилось.
Пару раз нырнув, подплыла к краю чаши и зачарованно пырилась на волнующееся, освещённое солнцем море сосен, вроде бы и недолго, но когда обернулась — Леголас уже вымылся и тихонько ходил по краю, обсыхая. Мда, привык принц к аскезе. Моется быстро, как солдат в походе, воду предпочитает холодную. Не киснет часами в бассейнах, как я иногда. Или он, как котик, воду не любит? Всё равно, аж неудобно становится. Вот хоть сегодня: я, еле причесавшись, в ночной одежде сонная на завтрак пришла, а принц — чистенький, аккуратный, при оружии, собранный.
Подумалось, что живу и роскошествую эдакой плесенью… повздыхала, а выводов ровно никаких не сделала. Какие тут могут быть выводы?
Вот, помню, как-то муж бывший, пусть ему не икается, со свёкром на серьёзных щах спорили, что-де многовато по восемь часов в сутки спать, мир недополучает пользы от их деятельности. Лучше по четыре, но тогда не высыпаешься. Страдали
Я буду спать и видеть сказочные сны. Но, конечно, молчала и в спор не вступала. Просто осознавала свою греховность, и во грехе этом — упорствовала.
И сейчас смотрела бездумно на Леголаса, и он был таким же прекрасным, как небо и сосны. Ветерок играл с подсыхающими волосами, и видно было, как золотится пушок на его бархатной коже. Поймал мой взгляд и улыбнулся ласково, и грела эта улыбка лучше солнца.
Опустила глаза, задумавшись, как это ему так быстро удалось из возбуждённого состояния перейти в приличествующее посещению купален. Ну, за три тысячи лет, наверное, можно научиться себя контролировать. «Ах, мама, мне нравится мальчик, ему три тысячи»… Моё, моё, можно подойти и потянуть за волосы, обнять тонкую шелковистую талию…
Сидеть в воде вдруг показалось скучно, и я, стараясь, чтобы не было так уж сильно видно заинтересованность, как бы невзначай начала продвигаться к каменным, нагретым солнцем ступенькам.
Но какой тоненький! Мышцы проступают, но истощён. Ничего, теперь, наверное, отъестся. На родительских харчах, хе-хе.
И шрамы, раньше незаметные, а сейчас, на ярком свету, проявившиеся. В основном старые, бледные, едва видимые на коже, но был и свежий, широкий и розовый.
Вышла из воды, отжимая волосы и отряхиваясь. Как он замирает, когда я подхожу ближе! Как будто надеется на прикосновение и боится его. Не хотелось трогать его мокрыми холодными руками, и я только осторожно, совсем легко коснулась шрама на боку:
— Откуда он, аранен?
Принц несколько судорожно отодвинулся и встал у скальной стенки, увитой цветущей ипомеей. Странно: обычно он очень мягок и плавен, что ж так дёргается? Вымученно улыбнулся:
— Блодьювидд, мне тяжело держать себя в руках, когда ты меня трогаешь. Здесь неприлично демонстрировать сжигающее меня желание. Пожалуйста, не надо.
Странным образом завело и польстило, что трёхтысячелетний эльф нервничает от моей близости. Слегка отошла и тоже встала, обсыхая на солнышке. Удивительно: даже когда принц не рядом, всё равно как будто прикасается — к сердцу. Для меня даже воздух от его присутствия становится иным. Мягче и золотистей, что ли.
Глядя, как он стоит на фоне колышущихся от летнего ветерка цветов вьюнка, как светло улыбается, думала, что сегодня, наверное, лучший день в моей жизни.
Хотя нет, лучший был, когда аранен встал на колено холодным утром, в городишке, где я почти умерла, и поднял меня: физически — на лошадь; духом — из грязи, суеты и тлена. В этот день всё изменилось, мир стал другим — только потому, что он есть на свете.
— Я буду спать одна?
— Я бы лёг с тобой, если позволишь. Мне… нравится обнимать и трогать, даже если нельзя овладеть. Лучше, чем ничего.