Королевская канарейка
Шрифт:
— Спасибо, ада.
Трандуил посмотрел на меня:
— Valie, твоя мазь на столике.
С благодарностью кивнула и взяла коробочку.
— Вы в лес собрались?
— Да.
Король мягко посоветовал сыну:
— Езжай один, оставь женщину. Тебе нужен отдых.
Принцу совет не понравился, судя по тому, как он обнял меня за талию и прижал к себе:
— Нет. Сегодня моя, — и увлёк к выходу.
Трандуил только вздохнул вслед.
Раздумчиво встала перед пустым стойлом Репки.
— Богиня, твоя лошадка в табуне.
Заседлал выбранного коня. Нагнувшись, легко подхватил меня, усадив перед собой, и выехал из конюшни.
Неподкованные копыта мягко ступали по лесной подстилке. В наступившей летней ночи я не видела почти ничего: листва скрывала даже свет звёзд, только иногда светлячки разбавляли эту тёплую тьму. Слушала, как дышит и позвякивает удилами лошадь, как шумит листва, но не могла услышать дыхания Леголаса, хоть оно и согревало мне шею, и пушок на ней вставал дыбом от якобы случайных, смазанных прикосновений его губ. Тихо дышат бессмертные… вообще тихий народ.
Хоть что-то я увидела, когда из леса мы выехали к речному затону: звёзды и луна отражались в воде, блестящей, как чёрное стекло, да смутно белели цветущие ненюфары.
Очарованно спросила:
— Здесь можно купаться? Сейчас? Или дно полно коряг, а вода пиявок, и лучше любоваться на расстоянии?
— Как истинная богиня, ты любишь купание и… другие удовольствия, — голос принца насмешлив и мечтателен, — здесь пологий берег, твёрдый мелкий песочек и никаких коряг. Вода тепла, как парное молоко, и шелковиста, как твоя кожа… Искупайся, Блодьювидд.
И буднично добавил:
— А комарьё и пиявок я магией разогнал. Совсем простое заклинание.
Соскочил с лошади и меня снял.
— Раздевайся, я заберу одежду, чтобы не отсырела на песке.
Разделась, странно чувствуя себя под его взглядом — смотрит, как будто не видел голой до этого.
— Блодьювидд, твоё тело белеет в темноте, как эти лилии… ты прекрасна, прекрасна, прекрасна, — и, бросив повод, начал лихорадочно целовать в шею и плечи.
Упираясь руками ему в грудь, всхлипывала и просила прекратить — занятия известно чем сейчас не слишком полезны для нас обоих. Леголас отпустил так же внезапно, как и набросился:
— Переживаешь, как бы не довести меня любовью до смерти?
— Да. А потом меня убьёт твой отец.
Фыркнул и сказал с улыбкой в голосе:
— Купайся. Я пока костёр разведу.
Вода действительно была тепла и шелковиста, и так хороша, что я не смогла купаться тихо-прилично и булькалась с восторженным хохотом; лягушки, задушевно, с эдакой интимностью поквакивавшие на берегу, озадаченно притихли — распугала я их.
Доплыв до середины плёса, легла на спину и смотрела на звёзды, не находя ни одного знакомого созвездия. Это как-то поубавило веселья, и я тихонько погребла к берегу — на скале, возвышающейся над водой, уже разгорался костёр.
Принц
Мы молча сидели рядом. Было слышно потрескивание пламени и иногда бульканье — наверное, рыба играла. Лягушки отошли от стресса и снова распелись. Леголас протянул руку и зарылся в мои волосы:
— О, уже сухие. Ляжем?
Согласно покивала; он улёгся и потянул меня за собой. Живо вспомнила, как принц грел меня по ночам в орочьих степях и в гиблых болотах. В такой же позе, прижимаясь сзади и кутая обоих в одеяло. С той лишь разницей, что тогда мне в ложбинку между ягодицами не вжимались отчётливым стояком. Не выдержала и спросила.
— Богиня, ну я не мог тогда тебя этим шокировать. Приходилось сдерживаться. Как хорошо, что сейчас не нужно.
Его рука осторожно легла на мои бёдра и как-то очень легко спустила лосины, я не успела никак воспротивиться. Ещё секунда, и он прижался сзади голым телом, упираясь в закрытые губы. Всхлипнула, возбуждённо и недовольно, и с досадой попыталась вывернуться, но он придержал, шепча на ухо:
— Не надо, я так мечтал об этом, позволь сделать, что хочется.
Ещё подёргавшись, притихла, и он потянул бёдра на себя, заставляя прогнуться. Его шёпот возбуждал, я не могла не прислушиваться и потихоньку сдавала позиции.
— Когда мы ложились, старался усыпить тебя пораньше — тогда можно было перестать контролировать эрекцию, но всё равно было тяжело, особенно, когда ты во сне прижималась. Я как-то проснулся — помнишь, та ночь, когда впервые появились куксы? — от того, что ты недвусмысленно трёшься об меня, — он одним движением, проехавшись вверх-вниз, раскрыл губы, — прошу, не сопротивляйся! Я могу прижать и войти сразу и грубо, но хочется медленно, нежно… прогнись ещё немного, умоляю. Позволь мне доставить тебе удовольствие…
— Ты просила о близости тоненьким жалобным голосом, безутешно всхлипывая. Плакала во сне. Я понимал, что тебе одиноко, и что тело твоё хочет утешения. Ох, как бы я тебя утешил!
От этой новой для меня информации глаза полезли на лоб, но накатывающее волнами наслаждение не давало толком её осознать, и реагировать я могла только на его ласки. Он то ритмично надавливал, не входя пока, то ласкал, двигаясь вдоль; дыхание его становилось всё более рваным, но он сдерживался, останавливаясь и снова шепча на ухо: