Королевская охота
Шрифт:
— Будь вы из тех, кого можно забыть, я бы не делал этого, сударыня, — отвечал Рипарфон.
— Ах, как легко могли бы мы стать друзьями, желай вы этого! — В её словах нельзя было усомниться.
— Но у вас их и так хватает.
— Да, много таких, которых не хочу, и мало тех, кого желаю.
В разговор вступил герцог Орлеанский.
— Раз перемирие заключено, я думаю, не худо им воспользоваться и позавтракать. Если неприятель снова нападет, мы, по крайней мере, будем в состоянии дать отпор.
За завтраком мадам д'Аржантон, только что прибывшая из Версаля, завладела
— Лицо мадам де Ментенон становится все более суровым. Король все меньше забавляется. Смотры, концерты, театр, охота, игры, всевозможные развлечение не помогают ему преодолеть уныния. Скоро, наверно, он станет допускать к себе только по государственным делам. Похоже, Людовик XIV, подобно старому дубу, уступает натиску времени. От всей его блестящей, неповторимой и прямо-таки уникальной жизни осталась лишь глубокая грусть. Но первые военные поражения он перенес с достоинством и величием души, удивившими даже тех, кто хорошо его знал. Похоже, он и впредь не будет сломлен. Гордость ли это несоразмерная или христианское смирение? Кто знает! Замкнувшийся в своем молчании, он, как раненый лев, залег в своей пещере в ожидании смерти. В общем, он вырыл себе могилу в своем собственном дворе и зарывается в неё заживо.
— И все это происходит в скромных покоях госпожи де Ментенон? — спросил герцог Орлеанский.
— Именно там. Дела идут почти так же, как и до вашего отъезда. В Марли, где де Ментенон поместила свое чистилище, очень скучают; в Медоне увлечены охотой, а вокруг мадмуазель Шуан начинает собираться довольно многочисленное общество. В Со танцуют и веселятся; там герцогиня дю Мэн собрала самые избранные таланты пасторальной поэзии. Де Тулуз, наш адмирал, очень хотел бы сразиться в море с противником, но ему мешает в этом Поншартран, глава морского ведомства. Господин дю Мэн окутался в важность, как в саван, и под этой суровой накидкой скрывает свое необъятное честолюбие. Шамийяр изнемогает под бременем обязанностей. Обожаемая королем и избалованная мадам де Ментенон герцогиня Бургундская — идол двора. Все сердца лежат у её ног.
— Все ли она их там оставляет? — как-то уж очень спокойно спросил Фуркево.
Рипарфон бросил на него строгий взгляд, принц улыбнулся.
— Ведь родившись принцессой, — прибавил Поль, — все равно остаются женщиной, верно?
— Как говорит Расин, иногда и стены слышат, — ответила д'Аржантон, — поэтому, чтобы избавиться от посещения Бастилии, я не буду вам отвечать. Впрочем, господа Панжи и Мольвриер могут дать вам точный ответ.
— Этого с меня достаточно, — склонясь в поклоне, ответил Поль.
— И таким-то способом описывают историю! — возмущенно заявил Рипарфон.
— Этот — лучший, — возразила, смеясь, д'Аржантон. — Вы, мужчины, смотрите на площадь, мы, женщины, — на будуар. Вы видите следствие, мы — причину. Поверьте мне, история — просто скромница: она не решится обнажить плеч, если с ней не поступят по-военному.
— Благодаря такому обращению Фуркево, например, убежден в вещах, никогда не имевших места.
— Совершенно убежден, — принял вызов Поль. — Не говорят ли все, что герцогиня прекрасна и умна?
— Вы язычник.
— Простите, но язычники были людьми, умевшими ценить прекрасное.
— Господа, — вмешался принц, едва удерживаясь от смеха, — мне кажется, нам недостает царя Соломона. Позвольте мне его как-то заменить и пресечь ваш спор. Мадам д'Аржантон упоминала о Панжи и Мольвриере…
— Избавляя вас от аббата Полиньяка, — прибавила д'Аржантон. — Но двор — это вселенная, полная неоткрытых Америк. Сейчас, например, образовалась партия Вандома, который действует не без влияния на короля.
— И правда, — прибавил принц, — ведь он из числа незаконнорожденных, как и дю Мэн. Это для него лучшая похвала.
— Да разве я вам не говорила о лотарингской партии вокруг дофина: о тайных происках принцессы Урсинской, активничающей в Версале? А маршал Вобан, заблудившийся в садах Трианона? А господа де Шеврез и де Бовийер, два мудреца, преобразившиеся в придворных? А…
Воспоминания мадам д'Аржантон охватили ещё десятка два именитых лиц, что весьма позабавило присутствовавших. Когда она закончила, Фуркево философски произнес:
— Все это прекрасно, но я не вижу ничего веселого.
— Утешьтесь, граф, — ответила рассказчица, — не вся Франция уместилась в садах Марли.
— Да, это несколько успокаивает.
— Впрочем, черт тут ничего не теряет. Молодость Людовика XIV посеяла…
— Прелестная молодость!
— А целое поколение собирает урожай.
— И хорошо делает.
— Королевское собрание в Париже может дать вам сведения на этот счет.
— Мы его посетим, милый Эктор.
— Частенько случаются маскарады и гулянья при факелах. Таков Версаль. Там одна любовь сменяет другую…
— Ура! — вскричал Фуркево. — Я пью за её здоровье!
Тут вошел слуга и доложил, что городское собрание Гренобля просит принца удостоить его чести засвидетельствовать принцу свое верноподданническое уважение (уф!).
— Прихватим с собой бутылки и напоим их допьяна, — предложил Поль.
— Какое ещё собрание? — спросила мадам д'Аржантон.
— Весьма скучные люди в черном, — пояснил Поль.
— Да, настал приемный час, — вставил слово принц, — и воцаряется скука.
— Тогда я удаляюсь, — д'Аржантон поднялась.
— Вы покидаете меня в минуту опасности? — Страдание на лице принца вело упорную борьбу со смехом.
— Нет, просто мы предоставляем вам честь победы. Когда неприятель будет разбит, мы вернемся.
Это уже сказал нерастерявшийся Фуркево, предлагая руку мадам д'Аржантон и выходя вместе с ней из комнаты.
ГЛАВА 18. БОЛЬШАЯ КОРОЛЕВСКАЯ ДОРОГА
Прошло несколько дней. Эктор навещал и Сидализу, и д'Аржантон с её близкими друзьями, но быстрее всего летело для него время, когда он бывал у Блетарена. Хозяин любил общество этого молодого человека, напоминавшего ему молодость. Кристина же откровенно показывала, что его общество ей не неприятно. Кок-Эрон ворчал на Эктора, когда тот собирался к Блетарену, за опоздание, продолжал его точить в пути и нес охрану домика Блетарена, вооруженный пистолетами, пока там находился его хозяин.