Королевская охота
Шрифт:
— Какой труд? Одно удовольствие, — смеясь, добавил Поль.
— Вы говорите, «благородный». А я говорю, что дворянин не ведет себя таким бесчувственным образом.
— Может быть, это он из уважения? — робко спросил Поль.
— Такое уважение оскорбительно.
— Согласен. — Поль, уж разумеется, был истинным дворянином.
— Должен признаться, — вступил в разговор Ги, — сила подобных доказательств принуждает нас к молчанию. Я лично признаюсь, никогда бы так не подумал.
— Смейтесь, сколько хотите, но нас, женщин, предчувствие никогда не обманывает.
Через несколько дней они прибыли в Париж. Трое дворян остановились в апартаментах Рипарфона, возле Лувра.
Первой заботой хозяина было обеспечить Эктора всем необходимым для представления при дворе. Он предоставил весь дом к его услугам и обеспечил собственным выездом. Вслед за тем он справился, не продается ли отряд в каком-нибудь кавалерийском полку. Так как война во Фландрии велась отвратительно, не менее двух десятков капитанов пожелало избавиться от своих отрядов. Спустя три недели для Эктора была куплена рота, принадлежавшая стоявшему в Лилле Сентожскому полку.
Кок-Эрон был вне себя от радости.
— Вот, сударь, у нас опять отряд! — воскликнул он. — Постарайтесь только не проиграть его снова.
— А разве я поступил тогда дурно? Не проиграй я тогда твоих авиньонцев, я бы теперь проиграл сентожцев.
— Вы вот всегда так рассуждаете! — воздел Кок-Эрон руки.
— Ты, видно, не знаешь истории Поликрата Самосского?
— Какого ещё Поликрата?
— Это был умный и щедрый царь. И было у него кольцо, которым он очень дорожил. Может, даже дар любви, понимаешь? Так он бросил его в море, чтобы умилостивить богов. Авиньонцы были моим кольцом, поэтому я их проиграл.
Как-то раз перед домом Эктора остановил камердинер Рипарфона и, указывая на человека в сером плаще, спешившего завернуть за угол, произнес:
— Этот человек уже давно справляется о вашем здоровье, но всегда, когда вас нет. Он только что вышел из дома.
Эктор бросился за незнакомцем.
— Эй, приятель! — прокричал он ему, догоняя.
Тот, видимо, его не узнал, ибо лишь оглянулся, но не остановился, а скрылся за углом. Эктор добежал до конца улицы и тоже завернул за угол, но никого не увидел.
— Ты говоришь, он приходил каждый день? — спросил он по возвращении камердинера.
— Да, даже ещё до вашего приезда в Париж. И все задавал всякие вопросы о вас. Например, у кого вы бываете, кто с вами знаком, выходите ли вы вечером из дому, когда вы поедете в Версаль, всегда ли с вами Кок-Эрон, не получаете ли вы писем из провинции. И всегда эти вопросы сопровождаются самыми лестными похвалами в ваш адрес и добрыми пожеланиями. Он расспрашивал также о господине де Рипарфоне.
— И не называл своего имени?
— Нет, и имени своего господина тоже.
— Тогда вот что. Когда он придет в следующий раз, задержи его и передай об этом мне. Я очень хочу с ним поговорить.
Эктору было ясно, что кто-то под предлогом дружбы выпытывает про него сведения. Он задумался было над этим, но вечером за ужином Сидализа своим вопросом заставила его переключить внимание на другое.
— У вас, кажется, была когда-то дуэль на родине?
— Уж не Фуркево ли вам сказал?
— Нет, не он. Но не спрашивайте, кто. Когда-нибудь я скажу, как узнала. А пока вы должны быть в курсе, что не я одна в Париже знаю об этом.
— Что ж, что было, то было. Теперь это дело должно быть забыто.
— Скажу по секрету, есть люди, которые им сейчас заняты.
— Как так?
— Я ничего не знаю, но у вас здесь есть враги. Или, по крайней мере, один враг.
— Да я же в Париже всего две недели.
— Ну и что? Например, шевалье, что был в доме Мазарини.
— Вы что, видели его?
— Нет, но вы же знаете мое мнение о нем.
— Вы это о несостоявшемся поцелуе? Вздор какой-то!
— Конечно, вздор, я согласна. Но его внезапная дружба и теперешнее пренебрежение лишь усиливают мою антипатию к нему.
— И из этого всего можно делать выводы?
— Он пока один — будьте осторожны.
Эктор не успел ответить: вошел Рипарфон.
— Завтра будьте готовы к поездке в Марли, — сообщил он.
ГЛАВА 21. КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР
В 1706 году Версальский двор не излучал уже того блеска, которым он славился, когда Людовик XIV диктовал условия мира в Нимвегене после захвата Дюкесом голландского флота. Прошло время умнейших министров и искуснейших полководцев во главе победоносного войска. Тогда сердце Европы билось в Версале — настолько велико было его не только военное, но и культурное влияние.
Теперь же от всего этого оставалось лишь несколько меркнущих, как на закате, лучей славы. Умерли блестящие поэты, вместо великих министров правили серые чинуши. Полководцы Конде, Тюрен и Люксембург были заменены бездарностями вроде Лафейяда. Исчезли великие артисты — Боссю, Мольер, Ленотр и другие.
Итак, старость Людовика XIV совпала со старением страны и упадком двора. Король ещё сохранял величие, но оно было столь же печальным, как вечернее море. Госпожа Ментенон, правда, старалась развлечь его устройством спектаклей и концертов при дворе. Но её усилия имели мало успеха — король по-прежнему пребывал в унынии. Лишь герцогиня Бургундская могла ещё вызвать оживление. И ей это удавалось. Она была живой, остроумной, веселой и доброй ко всем. Ей, уверенной в нежности короля, удавалось почти все. Ее любили все — и молодежь, и старики. С нею были сумерки, без неё наступала ночь.
В тот день, когда Рипарфон повез Шавайе ко двору, был назначен смотр мушкетерам, роте швейцарцев и одному полку гвардии. Блеск вычищенного оружия и красота мундиров солдат затмевались пышностью и великолепием одежды, колясок и конской сбруи, принадлежавших огромной толпе приглашенных придворных.
Подъезжая к опушке леса, Эктор с друзьями увидели невдалеке портшез. Возле него стоял некий господин со шляпой в руках. Иногда он наклонялся к дверцам портшеза и обращался к особе, едва видимой в глубине. Поодаль стояли несколько генералов, также с непокрытыми головами, наблюдавших за портшезом.