Королевская семья и церемониальное пространство раннестюартовской монархии
Шрифт:
Представления о верховной власти территориальных государей во многом зависели от отношения писавших на эту тему юристов к природе сначала – папского, а затем и имперского верховенства. В том случае, когда универсалистские претензии средневековых императоров полностью отрицались, вся перспектива возможных построений ограничивалась формулой «rex qui superiorem non recognoscit», очевидно, восходившей к декреталии Иннокентия III «Per Venerabilem». Когда же права на «всемирное» господство императоров не оспаривались, аналогичную функцию выполняла формула «rex in regno suo est imperator regni sui», впервые использованная Ацо [36] .
36
Post G. Studies in Medieval Legal Thought: Public Law and the State. 1100–1322. Princeton, 1964. P. 453–493.
Несмотря на безусловное различие в исходных тезисах, лежавшие в основе обеих формул доказательства, в конечном счете, оправдывали характерную для средневековой Западной Европы территориальную дисперсию властных отношений [37] , открывая перспективы для последующих модификаций
37
Более подробно о явлениях дисперсии: Хачатурян Н. А. Полицентризм и структуры в политической жизни средневекового общества // Власть и общество в Западной Европе в Средние века / отв. ред. Н. А. Хачатурян. М., 2008. С. 8–13.
38
Calasso F. Origini italiane della formola «rex in regno suo est imperator» // Revista di storia del diritto italiano. 1930. Vol. 3. P. 213–259.
Позиция Иннокентия III в отношении территориальной верховной власти была еще далека от более жестких и открытых для универсального использования формулировок ее последующих комментаторов, расширявших содержавшиеся в папской декреталии положения о политической автономии французской монархии до ее суверенного, приравненного к имперскому статуса [39] . Уже Ольдрад из Понте, отстаивая претензии Роберта Мудрого на верховенство в подвластных ему территориях, использовал формулу «rex qui superiorem non recognoscit» для полного отрицания универсалистского характера имперской власти [40] . Согласно его утверждениям, сицилийское королевство всегда располагалось за пределами империи и, являясь фьефом римских пап, подразумевало иной тип политической субординации. При этом такой тип вассалитета не отражался на светских прерогативах ни предшественников, ни преемников Роберта Мудрого, поскольку их обязательства перед папством носили исключительно духовный характер и предполагали только вероучительный примат римского престола над сицилийским.
39
Pennington K. Pope Innocent III’s View on Church and State: A Gloss to Per Venerabilem // Law, Church and Society: Essays in Honor of Stephen Kuttner / ed. by K. Pennington, C. Somerville. Philadelphia, 1977. P. 49–67.
40
Oldradus da Ponte. Consilia. Lyon, 1550. Consilium No. 69. Sig. 21r-S26v.
Признавая такой тип субординации в качестве альтернативы внутриимперской иерархии властей, Ольдрад и его последователи подвергали сомнению, казалось бы, непреложный факт о соподчиненности «круга земель» имперскому владычеству. Оказывалось, что идея «всемирной» державы могла оспариваться не только куда более перспективными, хотя и небесспорными, формами вассалитета, не умалявшими суверенного статуса территориальных государей, но и самим фактом существования таких политических объединений.
Очевидная уязвимость определений, подчеркивавших духовный характер вассалитета сицилийских монархов по отношению к папству, интенсифицировала поиск возможных аргументов, доказывающих изначально иной, отличный от отдающего приоритет имперскому порядок вещей. Оказывается, что с точки зрения естественного права – весьма популярного и чтимого среди юристов основания – территориальные государства (собственно королевства или царства) предшествовали образованиям имперского типа [41] . В этой связи терялся исходный смыл универсалистских претензий римского народа, а самое главное – лишались легитимных оснований все декларируемые с ним формы преемства.
41
«Longe ante imperium et romanorum genus ex antique, scilicet iure gentium quod cum ipso humano genere proditum est, fuerunt regna cognita, condita». Фраза принадлежит Марину из Караманико (ум. 1288). Цит по: Calasso F. I glossatori e la teoria della sovranita. Milano, 1957. P. 196.
Поскольку естественный порядок ограничивал начальные формы политических объединений исключительно территориальными королевствами, империя могла возникнуть лишь в результате завоевания и насильственного объединения некогда независимых государств. Такая форма «неестественного» фактического господства противопоставлялась покоящейся на легитимных началах власти территориальных государей. Римский император, таким образом, лишался de jure оснований на мировое господство, а римский народ оказывался неспособным трансформировать производное от этого права достоинство своим государям [42] . Любая последующая «трансляция» имперской идеи по умолчанию превращалась в безосновательную и нелегитимную.
42
«Videndum est ergo qualiter [imperator] acquisivit dominium. Et ipse allegat quod habet causam a populo qui ei concessit, et in eum transtulit omnem imperii potestatem… Respondetur sic quod populous non potuit plus iuris conferre in eum quam habuit… sed populous non habuit de jure dominium super alias nations, ergo nec ipse» (Oldradus da Ponte. Consilia. Consilium No. 69. Sig. 24v).
Для той части юристов, которые в той или иной степени признавали универсалистский характер имперской власти – другая формула «rex in regno suo est imperator regni sui» означала, что любой монарх, подобно императору, имеет все необходимые основания для верховенства в подвластных ему территориях. При этом весь известный к тому времени мир состоял из свободных королевств, среди которых империя, являя собой пример лишь наиболее крупного по своим размерам территориального образования, была лишена каких бы то ни было первенствующих позиций, а ее доминирование воспринималось в качестве временного, случайного и, безусловно, преодолеваемого состояния [43] .
43
Наиболее ранний вариант рассуждений на эту тему принадлежит Андреасу из Исернии (ум. 1316): «Cum causa rex alius poterit in regno suo quod imperator potest in terra imperii… primi domini fuerunt reges, ut dicit Sallustius… pedditae ergo sunt provinciae (quae regem habent) formae pristinae habendi reges, quod facile fit… Liberi reges tantum habent in regnis suis quanum imperator in imperio» (Andreas de Isernia. In usus feodorum commentaria. Lyon, 1579. Sig. 286r).
В любом случае разделявшие эту позицию юристы отдавали должное потенциально возможным переменам: «политическая» картина мира могла изменяться как в сторону появления новых территориальных государств, так и в сторону образования неизвестных ранее государственных объединений. Наличие «старой» империи среди такого рода образований не исключало возникновения иной территориальной доминанты и связанной с нею обновленной имперской идентичности. Подобного рода идентичности во многом определяли размежевание политических сил на исходе Средневековья.
Как известно, после появления знаменитого Ограничительного акта 1533 года в политическом лексиконе англичан прочно укоренились представления, идентифицирующие тюдоровскую монархию с империей, согласно формуле «rex in regno suo est imperator regni sui». Во главе такой монархии – своеобразного «политического тела», состоявшего из людей различного положения и достоинства, стоял второй после самого Господа владыка, облаченный имперским титулом и короной государь [44] . Акт не только содержал характеризующие имперское сознание Тюдоров элементы, но и определял потенциально возможные ассоциации. Речь идет о том, что на фоне отсутствующих упоминаний о посреднической роли церкви могли возникать известные параллели с римской практикой государственного церковного строительства, предполагавшей особую форму подчинения духовной сферы светской власти [45] . Отождествление монархии с «политическим телом», способным не менять своей конфигурации во времени и пространстве, могло вызывать закономерные ассоциации с представлениями о «мистическом» теле монархии, оказывавшими влияние на ее более последовательную сакрализацию. Уровень обобщения, допускавший такие взаимосвязанные отождествления, не только раскрывал, но и превращал параллель с политико-правовыми атрибутами средневековой корпорации в одну из наиболее очевидных [46] .
44
«Where by divers sundrie old auntentike histories and chronicles it is manifestly declared and expressed that this Realm of Englond is an Impire, and so hath ben accepted in the worlde, governed by oon supreme heede and King having dignitie and roiall estate of the Imperiall Crowne of the same, unto whom a Body politike, compacte of all sortes and degrees of people… ben bounded and owen to bere next to God a naturall and humble obedience» (An Acte that the Appeles in suche cases as have ben used to be persuit to the See of Rome shall not be from hensforth had ne used but within this Realme (1533: 24Henry VIII, c.12) // Statutes of the Realm. London, 1817. Vol. III. P. 427).
45
Более подробно об этом см.: Ullmann W. This Realm of England is an Empire // Journal of Ecclesiastical History. 1979. Vol. 30. No. 2. P. 175–203.
46
Kantorowicz E. The Kings two bodies: a study in Medieval Political Theology. Princeton, 1957; Canning J. Law Sovereignty and Corporation Theory // Cambridge History of Medieval Political Thought. 350–1450. Cambridge, 1987. P. 473–477.
Среди всех мыслимых ассоциаций возможная связь с корпоративной теорией была наиболее принципиальной, поскольку скрытые в ней возможности облегчали восприятие постоянно меняющих свою направленность процессов самоорганизации средневекового общества. [47] Первоначально корпорация (universitas) отождествлялась с формирующими подобную общность людьми [48] . Затем, по мере усложнения исходных представлений, складывались предпосылки для постепенного разграничения входящих в подобные объединения физических лиц и собственно самой формы корпоративной организации. Последняя, очевидно, приобретая черты универсальной формы самоорганизации общества, осмысляется как обобщающая этот опыт самодостаточная абстракция. Постигаемая исключительно посредством человеческого разума, она выводится за рамки бренного существования в сферу категорий естественного права и наделяется правосубъектностью. Как юридическое лицо корпорация затем повторно материализуется в коллективном лице составляющих ее членов, но при этом остается независимой от них, т. е. самоуправляемой организацией [49] .
47
Хачатурян Н. А. Средневековый корпоративизм и процессы самоорганизации в обществе. Взгляд историка-медиевиста на проблему коллективного субъекта // Власть и общество в Западной Европе в Средние века. С. 31–46.
48
«universitas nil aliud est nisi hominess qui ibi sunt» (Accursius. Glossa Ordinaria // Corpus Juris Civilis. Venice, 1497. Sig. 63v (Ad Dig. 3.4.7)).
49
Об этом подробнее: Canning J. The Corporation in the Political Thought of the Italian Jurists of the Thirteenth and Fourteenth Centuries // History of Political Thought. 1980. Vol. I. P. 15–24; Wilks M. The Problem of Sovereignty in the Late Middle Ages. Cambridge, 1963. P. 24.