Королевская страсть (Цыганский барон)
Шрифт:
Топая сапогами и звеня шпагами, они вошли в замок. В громадном вестибюле пришлось прокладывать дорогу среди старых растрескавшихся седел и упряжи, валявшейся на полу. Винтовая лестница из белого известняка вела наверх. Они поднялись цепочкой: Родерик рядом с пленником, за ними Мара, следом все остальные. Поднявшись на два марша, они попали в другой вестибюль, увешанный оленьими рогами и обставленный деревянными скамьями, на которых лежали выношенные до основы и побитые молью подушки. В стене рядом с огромным камином находилась неприметная дверь. Начальник стражи остановился перед ней.
Бросив взгляд на его лицо, Родерик постучал в дверь. Ответа
— Если ты солгал… — начал Этторе.
— Я не солгал. Позвольте мне, — сказал начальник стражи и забарабанил кулаками по двери.
Ответа по-прежнему не было.
— Отойди, — приказал Родерик.
— Дверь не заперта, — заметил начальник стражи.
Родерик взглянул на него с недоверием, но протянул руку и нажал на ручку двери Она легко поддалась. Тогда он посторонился и сделал знак Маре, чтобы она вошла первой.
Мара судорожно перевела дух и дрожащей рукой взялась за дверную ручку. Может быть, бабушка слишком слаба, чтобы подняться или даже откликнуться на зов? Что, если ее сердце не выдержало долгого заточения и она сейчас лежит мертвая в этом необъятном, продуваемом сквозняками каменном мавзолее? Был только один способ узнать наверняка.
Старая скрипучая дверь открылась пугающе медленно. Комната была освещена только слабым утренним светом, проникавшим через незашторенные окна. Огромная кровать под вышитым атласным балдахином была серой от пыли. У стены стоял расписной гардероб из тех, что когда-то назывались «свадебными сундуками», а к камину была подтянута кушетка. Другой мебели в комнате не было, но Мара узнала чемодан и белоснежную ночную рубашку с длинными рукавами и высоким стоячим воротником, сплетенную кружевницами из новоорлеанского монастыря. Рубашка была оставлена на кушетке, словно старая женщина одевалась в спешке перед небольшим огнем, разожженном в огромном, как пещера, камине.
По зову Мары остальные вошли в комнату вслед за ней. Начальник стражи нервно облизнул губы, переводя взгляд с одного сурового лица на другое.
— Она… она, наверное, вышла. Мадам встает рано, это правда.
Они снова вышли наружу, покинув здание через заднюю дверь, выходившую в узкий проход между кухней и помещениями для прислуги. Через проход можно было попасть в конюшни и в другие внешние постройки, включая уборную. Они осмотрели кухню, где какая-то неряха в засаленном фартуке заваривала кофе. В уборной никого не было. Капитан уже начал заикаться, но тут Мара, устремившая взгляд на деревянную постройку, похожую на курятник, издала радостный вопль.
К ним шла бабушка Элен. Капюшон ее плаща был откинут, седые волосы сияли серебром в лучах утреннего солнца. Концы плаща и подол платья намокли от росы. В руке она несла корзинку, доверху полную яиц, а следом за ней трусила, как домашняя собачонка, белая дойная коза с парой козлят. Она помахала рукой, ее морщинистое лицо расплылось в приветливой улыбке.
— Доброе утро, — поздоровалась она, подойдя поближе. — Вы как раз вовремя. На завтрак будет омлет.
Как образцовая креольская домохозяйка, бабушка Элен знала толк в еде. Правда, она давно уже не готовила своими собственными руками, но всегда лично наблюдала за ходом работ в своей кухне, и все блюда, подаваемые на стол в ее доме, были приготовлены по ее собственным рецептам. Она очаровала своих стражников не только любезными манерами, но и умением готовить вкусные блюда из простых, но цельных и свежих деревенских продуктов. Козы и куры принадлежали семье сторожей
Начальник стражи был старшим сыном четы сторожей, остальные приходились ему двоюродными братьями. Бабушка Элен огорчилась, узнав, что люди, охранявшие замок, пострадали при штурме. Они хорошо обращались с ней, она относилась к ним, как к родным. Она потребовала, чтобы их освободили, покормили и оказали им помощь.
Она сказала Родерику, что очень ему обязана, ведь он приехал, чтобы ее спасти, попросила не считать ее неблагодарной. Он поразительно похож на своего отца, заверила она его: такой же порывистый, такой же одаренный и такой же красивый. И как это предусмотрительно с его стороны — привезти с собой ее дорогую Мару! Она страшно тревожилась о своей внучке и теперь могла спокойно перевести дух. Она просит его называть ее бабушкой. Он не возражает против лука и козьего сыра в омлете?
Родерик был очарован. Он сидел в кухне и беседовал с пожилой дамой, пока она хлопотала у плиты. Они поговорили о том времени, когда его отец был с визитом в Луизиане, о его матери Анжелине, с которой Элен была очень хорошо знакома. Постепенно он перевел разговор на Мару и ее отца, внимательно выслушивая рассказ старушки об их жизни.
Мара, помогавшая бабушке собирать на стол, не могла не заметить растущей взаимной симпатии между ней и принцем. У самой Мары эта симпатия вызвала смешанные чувства: ей показалось, что с обеих сторон имеет место некий умысел. В чем он состоял, она не знала, но опасалась, что причина кроется в ней самой.
Утро перешло в день. Казалось, принц не торопится покидать неожиданно обнаруженный буколический уголок. Гвардейцы собрались в холле, украшенном оленьими рогами, и развели большущий огонь в камине, использовав несколько цельных стволов деревьев. Они вытряхнули пыль из подушек на деревянных скамьях и растянулись на них, чтобы отдохнуть после долгой ночной скачки. Плотно поев и согревшись, они вскоре уснули. Даже Демон зевнул, положив голову на лапы, и закрыл глаза. Он лениво приоткрыл их, когда у него под боком устроилась Софи, собачка Джулианы, и снова задремал.
А вот Мара никак не могла успокоиться и прилечь отдохнуть. Ей казалось, что им следовало бы как можно скорее покинуть замок. Де Ланде мог появиться в любую минуту. Ей не хотелось даже гадать, что он может сделать, обнаружив Родерика в своих владениях.
Она подошла к двойным застекленным дверям, ведущим на балкон в фасадной части здания. Через двери открывался вид на уходящую вдаль аллею — любимую французскими садоводами деталь парковой архитектуры. С обеих сторон к аллее примыкал парк, заросший диким подлеском, загроможденный стволами поваленных деревьев, в которых гнездились совы и соколы. На глазах у Мары сокол взмыл в небо и сделал круг, пронзительным криком приветствуя несущий его ветер.
Сокол был свободен, а она нет.
— Погруженная в задумчивость и меланхолию… нуждаешься ли ты в утешении? Или сочтешь это нескромностью?
Голос Родерика ударил по ее и без того напряженным нервам. А может быть, ее встревожила его близость? Он подошел и встал у нее за спиной, положив руку на оконный переплет.
— Ты спас мою бабушку, за это я тебе очень обязана. Больше я ни о чем не прошу.
— Стало быть, я тебе больше не нужен? Какой удар по моему самолюбию!