Королевская страсть (Цыганский барон)
Шрифт:
Она просунула руку между их телами и принялась расстегивать крючки его мундира. Он слегка отстранился, чтобы ей было удобнее, и стал помогать. Они освободились от одежды, сняли то, что больше всего мешало, и слились в одно целое, притягиваемые друг к другу словно магнитом, в шуршащем, сладко пахнущем сене.
— Мара, — прошептал Родерик, и этот шепот прозвучал как мольба и как благословение. Мощным движением бедер он глубоко проник в нее.
Захваченная этим страстным порывом, Мара двигалась вместе с ним, навстречу ему. Кровь оглушительно стучала у них в висках, дыхание стало прерывистым и частым, горящая жаром кожа увлажнилась. Их губы встретились и слились
Они не знали, сколько времени прошло, но в конце концов их коснулось холодное дыхание ветра. Они неохотно отодвинулись друг от друга, сели и принялись поправлять и застегивать на себе одежду. Родерик справился первым и стал помогать Маре: застегнул крошечные пуговички на лифе ее платья, пока она приводила в порядок волосы. На полпути он наклонился и спрятал лицо в ложбинке между ее грудей.
И в эту самую минуту перед ними возник отец. Поставив одну ногу на приподнятый над землей пол повозки, он заговорил самым любезным тоном, но в его велеречивых интонациях звучала сталь:
— Какое грубое деревенское развлечение — кувыркание в сене! В нем отсутствуют утонченность, изысканность, даже здравый смысл, но оно может доставить своего рода приятный зуд. Надеюсь, опыт оказался впечатляющим, ибо он будет последним.
14.
В воздухе пахло революцией. Никогда за последние шестьдесят лет люди не были так возмущены, не выражали так громко свое недовольство правительством, как в эти дни. Кроме того, в обществе ощущалась явственная тоска по прошлому. Люди оглядывались на времена наполеоновской империи и вздыхали по былой славе, позабыв о том, что эта слава, разорившая Францию, была куплена кровью лучших ее сынов. Тосковали и по более давним временам. Никто не жалел и не вспоминал о головах представителей старой аристократии, скатившихся с подмостков гильотины на площади Согласия, но какие славные были деньки, когда король-Солнце правил страной из Версаля и весь мир стекался туда, чтобы отдать дань уважения и восхищения прекрасной Франции!
И какое убожество представляет собой на этом фоне правление Луи Филиппа! Ни славы, ни величия, одна лишь мещанская респектабельность, всеобщая бедность и, как выразился один мудрец, «малодушная монархия, позволяющая унижать Францию». Государство, некогда простиравшееся от Ла-Манша до Рейна, от Северного моря до Османской империи, усохло и теперь стало меньше того, что существовало до воцарения Наполеона. В правительствах других стран происходили важные перемены, а Франция бездействовала. Народ страдал от голода и зимних холодов, но никто ничего не делал, чтобы ему помочь. Страной правило продажное и вульгарное третье сословие во главе с нелепым узурпатором. Все ждали перемен, все были уверены, что хуже быть не может.
Книгу поэта и политика Ламартина «История жирондистов», в которой революция была представлена в идеализированном виде и делалась попытка найти оправдание для террора, читали и цитировали повсюду. Ламартин стал записным оратором на политических банкетах, которые реформисты закатывали по всей стране. Сервировали на них главным образом горячие речи о всеобщем избирательном праве и народном правительстве. Эти «блюда» принимались на ура. Король и его советники наблюдали за необычными пиршествами с растущей тревогой.
Среди благонамеренных гостей на вечерах
Однако по мере того, как редела, становясь все более буржуазной по составу, компания в парадной гостиной, визитеров в личных апартаментах принца становилось все больше, и все они были яростно настроены против правительства. Сюда приходили писатели и художники, скульпторы и композиторы, находившиеся в авангарде романтического движения: Гюго, Бальзак, мадам Дюдеван, Ламартин и многие другие. Они говорили, спорили, пили, иногда курили маленькие турецкие сигары или экзотический кальян с гашишем. Насколько серьезно они относились к своим собственным словам, насколько искренне в действительности жаждали реформ, призванных привести к власти простого человека, — трудно было судить.
Через дом нескончаемым потоком текли торговцы, модистки, врачи, адвокаты, горничные, парикмахеры, возчики. Гвардейцы исчезали из дому с какими-то таинственными поручениями и возвращались, не говоря ни слова. Маре казалось, что вся эта суета должна была бы улечься после того, как заговор с целью убийства короля был сорван, но, вопреки ожиданиям, она только усилилась. Собранные сведения редко упоминались при дамах, но из того немногого, что ей удалось услышать, Мара поняла, что новости неутешительные.
Однажды поздно вечером во двор въехала легкая дорожная карета, покрытая бирюзовым лаком с яркой позолотой и королевским гербом на дверцах. Два ливрейных лакея стояли на запятках, карету окружали форейторы. Слуги распахнули дверцу, опустили подножку. По ней спустилась дама в зеленом бархате, отороченном мехом, в шляпке с перьями, надвинутой на лоб. Ее золотисто-каштановые волосы лишь слегка серебрились на висках.
К тому времени, как ее изящно обутая ножка коснулась брусчатки, Родерик, стуча каблуками, сбежал по лестнице во двор. Рольф спустился следом за ним, сохраняя солидность. Однако именно Рольф выступил вперед, галантно поднес руку дамы к своим губам и лишь потом заключил ее в объятия.
— Анжелина, — воскликнул он, — несчастье мое! О, женский род, состоящий из любопытства и назойливости! Кто остался на царстве?
— Целая армия — от гофмейстера до министров, и все до единого больше подходят для этой должности, чем я, — невозмутимо ответила она. — Ты думал, я останусь на Рождество одна, когда все вы собрались в Париже? Признай, ты давно уже ждал моего приезда.
— И даже поражался твоей выдержке.
— Ужасный человек! — Она ласково улыбнулась, поправила шляпку и повернулась к сыну: — Итак, где твоя соблазнительница?
— Как вы можете, матушка? Пощадите ее чувства, — засмеялся он и так крепко обнял мать, что той пришлось снова поправлять шляпку.
— С какой стати? Если узнаю, что хоть один из вас удержался от искушения, я буду глубоко разочарована.
Мара ждала на ступеньках. Она вышла вперед, Родерик взял ее за руку и формально представил матери. Анжелина улыбнулась доброй улыбкой, согревшей ее красивые серо-зеленые глаза, и обняла девушку.
— Какой чудесный сюрприз — наконец-то познакомиться со своей крестницей и обнаружить в ней нечто из ряда вон выходящее. Ты немного похожа на своего отца. Элен с тобой, как я поняла? Давайте войдем в дом, нам всем предстоит долгий разговор.