Королевские камни
Шрифт:
— Единственная оставшаяся альва в округе. А может, и во всем мире.
— Ну… я бы не был столь категоричен. Мир большой… но да, альвы нынче редкость.
Его редкость кивнула и от кресла отошла.
— Они не оставят меня в покое…
— И это странно.
— Почему?
Райдо присел на кушетку.
Зеленый ей к лицу, только этот зеленый — тяжеловесный, осенний цвет, утомленный долгим летом, разбавленный нитями серебра. И сама ткань теплая, плотная.
— Присядь, —
Пальцы тонкие.
Ладонь бледная. И эта бледность для альвов характерна, но… почему-то страшно, что заболеет, и Райдо прижимает ее руку к своей щеке.
— Что ты делаешь?
— Грею тебя.
— Я не замерзла.
— Замерзла, но опять упрямишься. Вот в кого ты такая упрямая, а? И вторую дай…
Дала.
От кожи ее тянет молоком и сыром, имбирным печеньем, пожалуй… и хорошо, Райдо имбирное печенье обожает.
— Когда ты так делаешь, я… — Ийлэ осеклась и отвернулась.
— Тебе плохо?
— Нет.
Молчание. Признание.
— Неправильно. Не спокойно. Я знаю, что ты меня не тронешь, но…
— Больше так не делать?
Кивок.
— Я постараюсь, — ему сложно не прикасаться к ней, а еще сложнее объяснить, почему эти прикосновения так нужны. Пожалуй, и себе-то объяснить не выйдет, не то, что альве. Но хотя бы не сбегает. — Весна уже…
— Три недели.
— По календарю если, но да…
…Три недели.
И солнце, которое вдруг налилось, отяжелело.
Нежданное тепло. И ветер с цветочным пряным ароматом. Капель. Снег, что слез старой отлинявшей шкурой. Ледяные ручьи во дворе и лужи, и целые моря.
— Ты появилась поздней осенью. И тогда же шериф приходил… просил тебя отдать.
Весна.
И старая верба очнулась на тепло, проклюнула пушистые почки.
— Я отказался. На этом все более — менее успокоилось. А теперь вот новый круг… и это странно. Шериф опасался волнений… но, Ийлэ, если что-то и происходит, то сразу. Люди узнали о твоем возвращении. И проглотили его. Да, особого счастья они не выказали, но и камнями нас в городе забросать не пытались.
На солнце ее кожа почти прозрачна.
— За три месяца эту новость должны были обмусолить, выплюнуть и забыть о ней.
— Но они не забыли.
— Именно.
— И… что теперь?
Райдо пожал плечами, поскольку сам этот вопрос казался ему напрочь лишенным смысла:
— Ничего.
— Но… они придут снова. И будут приходить… и если ты говоришь, что им не дают успокоиться… я не понимаю, почему?! Что я им всем сделала?
— Ничего.
Ее получилось поймать за руку, и Ийлэ замерла.
Сжалась.
А ведь уже, казалось, привыкла и к нему, и к его прикосновениям, и сама порой искала их, находя в том успокоение. Она и теперь пыталась притвориться спокойной, его маленькая женщина.
Но он выздоровел.
И все снова изменилось.
— Я… я просто все время думаю. Пытаюсь понять… и не получается. Нет, вру, — она неловко улыбнулась какой-то нарисованной натужной улыбкой, которую захотелось стереть, и Райдо не отказал себе в желании. Он провел пальцем по ее губам.
Отступила.
И отвернулась. Руку высвободила, себя обняв.
— Все у меня получается. Я сама ненавидела их… а теперь они ненавидят меня. Разве это не справедливость?
— Нет.
Странный сегодня день, уже второй раз справедливость поминают, но кривую и натужную, как эта ее улыбка.
— Ненависть и справедливость — очень разные вещи.
Райдо отвел взгляд.
Неспокойно. Когда она рядом, и когда ее нет, тоже неспокойно. Он тогда начинает думать, гадать, где она и чем занята.
И неправильные мысли.
— Им кажется, что если они убьют тебя, то вернут утраченный покой. И на какое-то время, быть может, у них получится, но это ненадолго…
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— Расскажи, — она снова села рядом и сама нашла его руку, взялась за большой палец, детский жест.
И жест доверия.
А Райдо не уверен, что сумеет этим доверием распорядиться правильно. Он ведь толстошкурый. И всегда таким был…
— Да… нехорошая это история. И я в ней выступаю отнюдь не героем.
…тонкий лед.
Одно неловкое слово, одно неосторожное движение…
— Сейчас мне стыдно, — Райдо наклонил голову и руку поднял, поднимая и ее ладонь. — Но тогда… однажды я влюбился.
…и не стоит рассказывать о таком.
…и если промолчит или соврет, то Ийлэ не узнает правду. Никто, кроме предвечного огня, не знает правду…
…тогда зачем рисковать? Чего ради?
— Это плохо? — Ийлэ не по нраву тишина, и кажется, запах тех, чужих женщин, которому следовало бы исчезнуть уже, но этот запах, чужого горя и ладана, держится крепко.
— Нет, не плохо… и не хорошо… это, я думаю, как кому повезет. Мне вот не очень повезло. Я всего — навсего третий сын. Не самый сильный. Не самый умный… обыкновенный.
Большой палец Райдо скользит по линиям ее ладони.
Говорят, что по этим линиям можно прочесть судьбу. И если так, то пусть ее будет счастливой.
— Да и она не была особенной… хорошего рода, это да. И приданое за ней давали хорошее. И мои родители были готовы одобрить этот брак… отец сам отправился на переговоры, но что-то там пошло не так…