Королевский путь
Шрифт:
— Трусливая робкая девчонка… пытающаяся выглядеть мужчиной!
Эти слова, полные презрения, преследовали его денно и нощно.
Появился и кое-кто иной, кого он боялся более чем остальных — его собственная мать. Если он был в одиночестве, она могла решительно войти к нему в апартаменты и завести разговор тихим и серьезным тоном:
— Мой дорогой сын… мой маленький король… ты нуждаешься сейчас в своей мамочке.
Это было вечной темой, с которой она обращалась к нему.
Он
Его мать была решительна в своих действиях. Даже во время траура она сделала так, что не подпускала этих двоих к нему, сказав:
— Король — мой сын. Он еще не король, а просто мальчик, скорбящий о своем отце. Я никому не позволю приблизиться к нему. Кто, как не мать, может утешить его сейчас?
Но ее утешение травмировало его больше, чем горе, и он был согласен на все, лишь бы она ушла и оставила его в одиночестве оплакивать отца. Мария могла принести ему все утешение, в котором он нуждался, одна лишь Мария.
Дяди Марии прибыли в Лувр. Они не испрашивали разрешения на аудиенцию с королевой Франции.
— Какие могут быть церемонии в такое время между теми, кто так близок и дорог — сказал кардинал.
Он не преклонил перед Марией колен, а заключил ее в объятия. Это было не только жестом ласки, но жестом господства.
— Дорогая моя, — пробормотал он, — это свершилось. Это произошло неожиданно для всех нас. А теперь, моя дорогая, ты — королева Франции. Это как раз то, о чем грезили я, твои дяди и твоя бабушка.
Мария сказала с оттенком легкого упрека:
— Скорбим ли мы все еще об умершем короле?
Кардинал бросил на нее пронзительный взгляд. Осознает ли она свое величие? Будет ли она теперь меньше прислушиваться к его словам, чем когда была женой дофина?
Он не хотел допустить такого.
— Тебе нужна твоя семья, Мария, более чем когда-либо.
— Да, дядя, я знаю. Я частенько размышляла о том, как стану королевой, а теперь я много думаю о короле, о том, как добр он был всегда и как мы, дети, любили его. Но он не был добр к каждому. По его приказу страшные вещи случались с теми, кто не был истинно предан ему.
— Еретикам не место в этой стране, — сказал кардинал.
— Дядя, я верная католичка, но, однако, чувствую, что неправильно мучить людей… убивать их за то, что они мыслят иначе. Теперь я — королева и хочу предоставить всем свободу вероисповедания. Я хочу отправиться в тюрьмы, где держат людей за их религиозные взгляды, открыть двери и сказать: «Ступайте с миром. Живите в мире и молитесь тому Богу, которого вы избрали».
Кардинал расхохотался:
— Кто побеседовал с тобою, моя дорогая? Это богохульство…
Внезапно он вспомнил о своей рясе священника и добавил:
— Эти
— Это утешение для меня — знать, что вы рядом.
Он поцеловал ее руку.
— Мы сделаем трон безопасным для тебя, дорогая, и первое, что мы обязаны сделать, — убрать всех, кто угрожает нам. Где Франциск? Отведи-ка меня к нему. Он немедленно должен отправить констебля де Монморанси. Дни этого старика сочтены. А затем ты увидишь разочарование величайшего из наших врагов…
Он рассмеялся:
— Я думаю, мы можем доверить королеве-матери разобраться с мадам де Валентинуа.
— Констебль! Диана! — вскричала Мария. — Но…
— О, Диана очаровала тебя, не так ли? Ты была для нее милой дочерью. Но, не обманывайся, моя дорогая. Она любила тебя, потому что ты должна была обручиться с дофином, и ей было необходимо всех королевских детей считать своими любимыми детьми. Она — враг нашему дому.
— Но она приходится вам сестрой согласно браку.
— Да, да, и мы вовсе не забываем об этом. Но ее время ушло. Ей шестьдесят лет, и ее власть вырвали у нее. Когда кусок пики вошел королю в глаз, она потеряла всю свою значимость. Теперь она не ценнее любой из твоих четырех подруг.
— Она за что-то не любит графа?
— Она не любила тебя, дитя мое. Она любила корону, которая однажды должна была стать твоей. Ты должна подрасти, Мария. Ты должна познать многое очень быстро. Не сожалей о падении мадам де Валентинуа. Она свое взяла. Ей бы следовало оставить королеве почет и власть, которые крала у нее столько лет.
Он с живостью улыбнулся.
— А теперь скажи-ка королю, что хочешь увидеть его.
Они вошли в покои: Франциск в одиночестве сидел в кресле.
Он был рад видеть Марию, но надеялся, что она придет одна, или, уж во всяком случае, не приведет с собою кардинала.
Он старался выглядеть как подобает королю; он пытался вести себя как его отец. Но как же он мог сделать это, если в присутствии этого человека он ощущал себя лишь трусливой робкой девчонкой… пытающейся выглядеть мужчиной.
— Ваше Величество так благосклонны, что согласились принять меня, — произнес кардинал.
Коснувшись руки Франциска, он почувствовал, что она дрожит.