Королевский выбор

Остен Эмилия

Глава 15

Потом он почти не осознавал, что происходит. Он куда-то шел; открывались какие-то двери; что-то плотное давило на руку. Исчезло понимание времени и пространства, исчезло понимание всего, осталась невыносимая тяжесть, которая, казалось, сейчас раздавит. И в тот миг, когда Рамиро решил, что не может уже дышать, возвратилось и сознание, и ясность восприятия.

Он лежал на кровати в своей спальне, все в том же костюме, в котором был на балу, кто-то позаботился стащить с принца сюртук, а вот сапоги — не позаботился. Левую ладонь что-то сдавливало; подняв руку, Рамиро обнаружил

на ней свежую повязку.

— Лежи, — сказало пространство вокруг голосом Лоренсо.

Верный друг, мрачный как туча, склонился над Рамиро. Принц рывком сел, и Лоренсо едва успел отшатнуться.

— Ваше высо…

— Который час? Сколько времени прошло?

— Немного. Всего-то полчаса. Мы привели тебя сюда, врач сделал перевязку. Ты ел сегодня что-нибудь? Пил?

— Не помню.

— Значит, не ел и не пил, да еще и руку себе разрезал, — фыркнул Лоренсо. — Ты как мальчишка, честное слово, Рамиро.

— Хватит. — Он сказал это так, что друг умолк и вытянулся по струнке. — Где… отец?

— Его перенесли в королевские покои. Там женщины и кардинал, они обо всем позаботятся.

— Что происходит на площади?

— Посмотри сам. Если можешь встать.

Рамиро спустил ноги с кровати — все хорошо, только голова слегка кружится — и подошел к окну. Площадь была пуста, однако выглядела странно — словно по ней прошел темный дождь. Все в непонятных пятнах.

— Ты залил всю площадь кровью, Рамиро, — сказал Лоренсо у него за плечом, — и никого не убил при этом. Люди молча вышли отсюда и разошлись по домам — но лишь после того, как каждый из них оставил несколько капель своей крови на этих камнях. — И добавил чуть слышно: — Я всегда знал, что ты великий человек.

Рамиро обернулся: Лоренсо глянул на него бесстрашно и прямо, затем опустился на колено и склонил голову.

— Мой король, примите мою службу. Казните меня, милуйте меня за мою ошибку, делайте все, что захотите. Моя жизнь в ваших руках.

— Не торопись, Лоренсо. Я не король Фасинадо.

— Но это всего лишь вопрос времени, мой принц.

— Совет может выбрать кого-то другого. Дориту. Леокадию. Про Марко, я полагаю, не стоит упоминать. — Он глубоко вздохнул и заложил руки за спину. — Встань. Что ты там говорил об ошибке?

— Я проморгал этот заговор, — сказал Лоренсо, поднимаясь, — и прощения мне нет.

— А это заговор?

— Ты и сам это знаешь. Кто-то выкрикивал французские лозунги, кто-то пел по-французски. На острове чужаки, мой принц. И мы их найдем. А кое-кого уже обнаружили.

— Убийца? — сухо осведомился Рамиро.

— Убийца под стражей, но речь не о нем. Еще до того, как толпа пришла сюда, случились беспорядки в городе. К сожалению, мои люди были слишком заняты усмирением недовольных, потому мы оказались столь плохо подготовлены. Провокаторы призывали к бунту; пара умело брошенных фраз и вино сделали свое дело. Все это продолжалось до тех пор, пока те люди, которых ты заставил поклясться в верности на крови, не возвратились в город. И вот тогда подстрекателям пришлось плохо. Перед тем как ты очнулся, мне доложили. Тебе, наверное, не стоит видеть то, что от них осталось. — Лоренсо помолчал. — А может, и стоит. Чтобы ты никогда больше не смел делать то, что сотворил сегодня! — Последнюю фразу он выкрикнул, и зрачки его зажглись лютой, отчаянной злостью.

— Ты сам понимаешь:

не сделай я этого, неизвестно, чем бы все обернулось.

— Да. Я все понимаю, Рамиро. И я вижу, что ты — человек великий, и так всегда будет, таким уж ты уродился. Ну, а мне выпало проклятие и честь защищать твою жизнь и жизни членов твоей семьи, и поверь, я предпочел бы умереть за твоего отца. Ах, если бы я успел закрыть его собой! — В глазах Лоренсо плескалась истинная боль. — Но я стоял слишком далеко.

— Я тоже не успел.

— Ты… Если бы следующий выстрел был нацелен на тебя, я бы успел. Ты не видел, но мы сомкнули кольцо вокруг тебя сразу, пока ты не впал в священное безумие и не сделал все то, что сделал. — Лоренсо скривился. — Будь моя воля, я бы отдал приказ стрелять.

— И тогда сейчас на площади лежали бы две сотни трупов? — холодно осведомился Рамиро.

— Да. Пускай так. Они заслужили.

— Они виновны лишь в том, Лоренсо, что подвержены влиянию. И это вина правителя, упускающего сей факт из виду.

— Господи, — сказал де Ортис, обращаясь к потолку с лепниной, — дай же ему благоразумия, а мне — терпения!

— Хватит молиться. Степень твоей вины мы определим позже. Что с гостями, которые были на балу?

— Они по-прежнему в зале, все напуганы и боятся разъезжаться по домам.

— Мне нужно пойти к ним. — Он огляделся. — Сюртук?..

— Он непригоден для ношения, и… Рамиро, не хочу тебя огорчать, но твоя рубашка в крови. Ты не хотел бы ее сменить?

Принц рассеянно посмотрел на себя в зеркало — и не узнал сначала. Черты лица заострились, на щеках — серые тени, темные круги под глазами, и обычный живой блеск в них сменился стальным. На рубашке спереди — большое, уже подсохшее пятно и брызги крови, штаны испачканы, сапоги тоже, левая ладонь забинтована, волосы взъерошены… Вид что надо.

— Где мой обруч?

— Что? Ах, обруч. — Лоренсо обошел кровать и протянул Рамиро узкую золотую полоску — корону принца, которую тот носил во время официальных праздников и которую с него, видимо, сняли, когда принесли сюда. — Держи.

Рамиро надел обруч на голову и повернулся к двери.

— Все, идем.

— А костюм?..

— Нет, Лоренсо. Пусть все остается как есть. Это… нюанс.

Прошло три часа, прежде чем принц смог войти в покои отца, чтобы с ним проститься.

Разумеется, церемония отпевания состоится через три дня. Тогда отца отнесут в фамильный склеп и навеки закроют тяжелой плитой, на которой высекут его лицо — в мельчайших подробностях, в будто живых морщинках. Тогда будет много речей и высокого горя, но Рамиро хотел попрощаться… сейчас.

В королевских покоях царила странная тишина, резко контрастирующая с привычной здесь живостью. Рамиро прошел в спальню, где лежало тело отца, и остановился в дверях. Дорита и Леокадия, обе в черном, стояли на коленях по обеим сторонам кровати и молились. Они даже не обернулись при появлении Рамиро. Сейчас они обе в своем горе, и он не может и не должен им мешать.

Рамиро подошел ближе и остановился в изножье, привычным жестом заложил руки за спину. Леокадия окинула брата непонятным взглядом, ничего не сказала и забормотала вновь. Из курильницы поднимался дымок, пахнувший ладаном. Лицо отца в наступивших наконец сумерках, в пляшущих тенях и отсвете смертного холода казалось уже высеченным из камня.